Симон разом позабыл и про нацизм, и про две тысячи марок, и про то, где они находятся и в какое время… В нескольких сантиметрах от ее ляжек он думал только о том, как бы в них погрузиться, ощутить их, погладить. Господи, одна только мысль о том месте, где они сходятся, о младенческой коже, которую он когда-то распробовал, сводила его с ума.
– Вернись в кабинет, – не допускающим возражения тоном потребовал он.
– Чтобы переспать с тобой?
– Не важно, тебе это пойдет на пользу.
Он чувствовал, что поплыл, – выпитые мартини затуманили сознание, и он начал проглатывать согласные звуки.
– Кто ты на самом деле?
– Врач, который старается всеми способами помочь пациенту. – Говоря это, он заметил, что не шутит.
– Врач и шантажист.
– Скажем, у меня две профессии. Или же работа и хобби.
– Интересно, что именно ты принимаешь за хобби?..
Он не ответил. Невольно он бросил взгляд в сторону рейхсканцелярии на другой стороне площади. В это мгновение диктатура показалась ему почти благотворной. Нечто вроде постоянного давления, наподобие того, какое испытываешь, ныряя в глубину моря; оно делает каждую секунду более ценной, более насыщенной… В голове у него все смешалось. Черт бы побрал эти мартини…
– Ты меня слушаешь или нет?
– Прости?
– Ты еще не понял, что все твои циничные манеры, игры в соблазнителя и опереточного хулигана – они больше не ко времени? – Она протянула руку и ласково потрепала его по затылку, как котенка. – Очнись, Симон, пока все твои козыри не превратились в свою противоположность. В концлагере ты окажешься всего лишь человечком ростом аккурат до приклада. И получишь им прямо в морду.
Симон вздрогнул. Грета была права: со всем этим умничаньем тонкий лед под его ногами скоро треснет. Интеллект вышел из моды. А что до пресловутой защиты… Рассчитывать на женщин, которых он шантажировал и с которыми спал, – в смысле неприкосновенности можно бы придумать и что-нибудь получше. Рано или поздно рогоносцы обнаружат, где собака зарыта.
– А не отправиться ли нам в гостиницу «Зара», как в старые добрые времена?
Грета улыбнулась:
– Мне жаль, милый. Ты и тут отстал от моды.
Он издал покорное «а-а», больше похожее на отрыжку.
– Лучше встретимся в «Байернхофе»[19], – неожиданно игриво сказала она. – Давненько я не ела их Kartoffelsalat[20].
На ее лицо вернулась улыбка, и он снова ею залюбовался. В высшем берлинском обществе ее кукольная головка производила эффект разрушительного урагана, а в это мгновение ее щечки напоминали две маленькие жаровни – подобные тем, которые она разжигала в штанах любого мужчины.