«Не уходи!» – гласил плакат. И ниже помельче: «Победа наша, но реактор стоит. Заводы стоят. Помоги!».
Каким-то чудом эта листовка затесалась в его вещи, Икар точно помнил, что хотел ее выбросить, и помнил все эти едкие усмешки в очередях на посадку при упоминании «Победы», и то, как ему хотелось избавиться от всего, что хоть как-то напоминало ему о доме. А потом, намного позже, случайно обнаружив эту листовку в старых вещах, он замер, сердце отозвалось, забилось. И столько всего поднялось в памяти… чего, казалось, там уже и быть не могло, но вот перед ним эта жалкая, потрепанная частичка Родины, умирающий кусочек его личной истории, и грудь сдавило от горьких воспоминаний, и захотелось вернуться домой, рассмотреть его, впитать, сохранить что-то большее для себя, не забыть. Тогда Икар бережно сложил листовку и спрятал. А потом решил, что это по сути еще одно предательство – стесняться дома, и, снова достав листовку, закрепил её на стене своего странного неудобного жилища.
– Икар?
– Да.
– Что это? – повторила вопрос Энсемьпятьтриноля.
– Да так, сувенир, – ответил Икар.
– Откуда?
– Ну… как… Тут рядом есть одно необычное место… это… там раздавали.
Тогда, слегка удивившись слову «рядом», Энсемьпятьтриноля разделась и больше о листовке не спрашивала.
Теперь же ее взгляд снова упал на лица пилотов штурмовых космических сил Энджи и на слова под ними.
– А что здесь написано? – спросила она без особого интереса.
– Не знаю, – соврал Икар.
– А зачем тогда повесил?
– Картинка прикольная.
Энсемьпятьтриноля присмотрелась и фыркнула.
– Ерунда, уроды какие мерзкие, фу.
Икар не ответил. Может быть и ерунда, его совершенно не интересовало изобразительное искусство и живопись, но нравилось разглядывать изображения. И не важно, были они на листовках или на полноценных картинах. Хотя картины ему нравились больше. Некоторые он даже запоминал по имени, то есть по названию, которое считал неотъемлемой частью художественного замысла. И если картина никак не называлась, он её никак и не запоминал. Разве можно запомнить что-то, у чего нет названия? Правда, настоящие картины встречались ему крайне редко, картинок было полно: одни нравились, другие не очень – мелькали мимо, бесследно забываясь. Почти все.
Картины, в отличие от картинок, можно было долго разглядывать, смотреть как фильм. Особенно ему нравилось, что картины рассказывали ему о нём самом. Икар смотрел на картину, а разглядывал в ней себя, погружаясь с её помощью в свои чувства, в свои ощущения, в свои воспоминания.