– Я знаю, что модно быть толстовцем, Мария Степановна, но не разделяю взгляды Льва Николаевича на невидимый мир, и на это у меня веские основания.
– А какие причины у тебя, Николай? – удивлённо спросил Михаил.
– Это личная, довольно мрачная история, я бы не хотел портить вечер, – уклонился Николай от ответа.
– Отец Иоанн, а позвольте спросить: нашей русской православной Церкви не совестно, что отлучили от общения с Богом истинного христианина, коим был Лев Николаевич? – сверкая пенсне, через стол спросил доктор Снегирёв.
Отец Иоанн не ожидал такого пассажа, его вилка застыла над куском рыбы, но не растерялся:
– То, что вы, Владимир Фёдорович, называете Толстого христианином, означает, что вы совершенно не разбираетесь в догматах нашей веры. Это печально, учитывая, что мы живём в православной империи. Но я вас не виню. Замечу, что Церковь не была инициатором сего отлучения. Лев Николаевич во всеуслышание заявил, что Христос просто человек, а не Бог. Не верил в Его Воскресение. Следовательно, отрицал главный постулат христианской веры.
– Но он создал учение на основе проповедей Христа! – возразил хозяин Рябушинский, сыто откидываясь на спинку кресла.
– В этом я вижу печальный и нелепый знак нашего времени, – усмехнулся отец Иоанн. – Господин Елагин, вы же, кажется, философский факультет закончили, так? – неожиданно обратился священник к Николаю.
– Так, батюшка. А что?
– Тогда вы должны знать занятную книжечку господина Соловьёва Владимира Сергеевича “Три разговора”. Там есть что почитать, над чем подумать и даже поспорить. А предисловие мне понравилось больше всего.
– Я читал эту книгу, отец Иоанн. Но предисловие помню смутно.
– А я запомнил и хочу заметить, господа, к нашему разговору оно весьма подходит.
– Он что же, про Льва Толстого написал? – удивилась Анна Александровна.
– Нет, сударыня, не конкретно про него, а про таких, как он. Владимир Сергеевич упоминает о диком учении, которое образовалось в восточной губернии нашего необъятного Отечества. Его последователи сверлили дыру средней величины в тёмном углу избы. Потом прикладывали к ней губы и много раз повторяли: “Изба моя, дыра моя, спаси меня!” Себя они справедливо называли дыромоляями или вертидырниками. Представьте себе, господа, через некоторое время избу переименовали в “царство Божие”, а дыра стала называться “новым евангелием”.