– Понимаю, – Гирин согласно кивнул. – Эх, если бы не отметка в его деле, взял бы к себе, в рабоче-крестьянскую. Приглядеться надо. Считай, спас он нас, мы засаду устроили возле реки, как ты сказал, так двое пьяные пришли в зюзю, а еще один мальца прислал сказать, что заболел. А сам на следующее утро лыка не вязал. Впятером сидели, если бы эти бандиты прорвались, не известно, кто бы кого. Хорошо, что ты со своими ребятами на месте оказался. Может, надо было дружинников привлечь? Или в ГПУ дело передать?
– Сами справимся, а то сколько гонялись за бандой, поймать не могли, – Карецкий затянулся папиросой. – А то как чуть что, так в ГПУ, у них, понятно, возможностей больше, но и мы не лыком шиты. Мироныч, может, и взаправду Травина к себе возьмешь, когда все образуется? Парень он лихой, не то что твои олухи, только водку жрать да девок тискать на задержании могут.
– Ты все шутишь, с таким делом его хорошо если в управдомы поставят, – Гирин вздохнул. – Да и не водилось на прошлой работе за ним особых подвигов, так, сбоку припека в райотделе был. Видишь, с кем работать приходится, а где кадры взять? Лучших ты в угро переманиваешь, понимаю, иначе нельзя, но и ты пойми, Саша, это ж революционная милиция, мы образцом быть должны для советских граждан. А не буржуев щипать да торговок гонять по рынку.
– Кто-то этим должен заниматься, – субинспектор легко засмеялся, затянулся в последний раз, выбросил гильзу в окно. – Мироныч, не унывай. Такое дело раскрыли, считай, молодцы мы. Эх, сейчас бы отдохнуть немного, и снова в бой. Как в гражданскую, помнишь? С шашкой на врага, чтобы пыль под копытами и ветер в лицо, а за нами полусотня с гиканьем и тачанка с пулеметом. Вот жизнь была, ясно и понятно, там враг, тут – друг. А голова пусть у следователя болит, он жопу в кабинете отсиживает, пусть чуток тоже поработает, ну хоть иногда.
Мальцев отсиживаться не стал, выйдя из отделения РКМ, запрыгнул в подошедший с оказией трамвай, ткнул кондуктору красную книжечку в лицо и, проехав несколько остановок, выскочил на улицу. От здания суда до больницы, где держали задержанного, идти было не больше десяти минут быстрым шагом, стенографистка оказалась на месте, так что он подхватил женщину под руку и поволок за собой. Та только тяжело вздыхала, прижимая блокнот и карандаш к груди – Элле Прокловне было уже пятьдесят пять лет, и в суде она работала еще при Николае Втором Кровавом.