В мифопоэтической, символической форме в текстах присутствует осмысление многих болевых точек и ценностей целого поколения. Нонконформизм Рыжова был основан не на протесте, а, как и для многих ленинградцев-петербуржцев на уходе во «внутренний духовный андеграунд», через создание художественными средствами «параллельного неба». Не случайно ряд исследователей отмечают, что художественная жизнь Петербурга более семейна – художники, музыканты, актеры, околохудожественная публика собираются, встречаются в одних и тех же местах, а разнообразные пласты художественно-интеллектуальной жизни имеют множество точек соприкосновения и связей. То же пишет и А. Троицкий, рассматривая особенности становления ленинградской рок-музыки: как в большой деревне там есть места, где каждый может увидеть каждого[1].
В Петербурге исторически андеграунд имел концентрированные в пространстве формы. Сквоты, дворы, набережные, кафе становятся местом, где «знакомые встречали знакомых»: от «Сайгона» до «Эльфа», от «Треугольника» до «Росаны». Пространство в этих топохронах важнее времени, которое, казалось, текло и течет по собственным неофициальным законам, а не по официальным декретам. Здесь появляются свои герои, образцы для подражания, рождаются легенды, а байки приобретают особое значение. Это стало частью современной петербургской культуры. Рыжов (иногда «Боно» или «U2») не случайно делает Питер одним из ключевых героев своих текстов. Для него было органично воспринимать себя как часть этого мифа: как «художника поведения», «интеллектуала-алкоголика», сайгоновского завсегдатая, «ленинградского битника», «короля Треугольника». Так же воспринимали его и многие окружающие.
Будучи истинным питерским интеллигентом, человеком высоко и разносторонне образованным, он сумел построить свою вселенную, основанную на осознании свободы как главной категории человеческого бытия, мир, параллельный официальной реальности. В своих текстах он смотрит на знаки обыденного мира, на пошлость и фальшивую мещанскую мораль с искренним удивлением и жесткой иронией, это заметки инопланетянина, попавшего на другую планету. Поэтому так ласково он писал о тех, кто обладал тем же чувством свободы, способностью удивляться мелочам, как он сам; поэтому предъявляемые автору обвинения в порнографии выглядят как-то несуразно.