– Не имею никакого представления.
Тут он вдруг перегнулся плечами и грудью через прилавок.
– «Калобара», – сказал он.
Я его снова разочаровал.
– «Калобара»? «Калобара»?
Я служил много лет и во многих портах компании «Даггер». За двадцать лет я видел целую вереницу судов, все были друг на друга похожи, каждый имел свое особое имя. Однако через минуту я вспомнил «Калобара».
– Он потерпел крушение около Сокотры?
Папаяни кивнул.
– Торговый пароход доставил уцелевших в Аден. Оттуда они поехали дальше.
– Но откуда же вы знаете, что этот хронометр именно с этого парохода? Кто-нибудь украл его и продал вам?
Папаяни покачал головой.
– Часы не мои. Мне их оставили для чистки и починки месяца два назад.
– Но откуда же вы знаете, что они с «Калобара»? – повторил я.
Папаяни принял загадочный вид.
– Я проявил любопытство. Тут есть номер, видите ли. – Он вынул хронометр из футляра красного дерева и показал мне номер, выгравированный на дне его. – Я написал фабриканту в Глазго. Часы с этим номером были сделаны для «Калобара» двадцать четыре года назад.
Тут я начал вспоминать – больше, чем мне хотелось вспомнить. Я отступил от прилавка, как будто этот хронометр был чем-то живым и опасным. Я не хотел ничего про него больше слышать. Но вопреки самому себе, я все-таки спрашивал:
– Так вам его принесли, вы говорите?
– Месяца два назад.
– Кто его принес?
– Имя у меня где-то записано, – ответил Папаяни. Он открыл ящик и оттуда достал большую книгу заказов. Просмотрел заказы, данные больше двух месяцев назад, проводя пальцем по страницам. – Я плохо запоминаю имена. «Хассан Бу Али, имам Мербата», – прочел он.
И это мне ровно ничего нового не сказало.
Мербат находился на арабском побережье в округе Дофара. Это я знаю. Как раз в этом районе, по заключениям Триника, спасательная шлюпка «Калобара», бегущая от юго-западного муссона, могла пристать к земле. Я вспомнил одно выражение Триника: шлюпка была хорошо снабжена. На ней отлично мог оказаться также один из судовых хронометров. Была также другая фраза, которую он повторял и повторял. Стоя здесь, в лавке Папаяни, я желал, чтобы он этого не делал. Мне не хотелось слышать опять эту фразу, которую живой голос повторял в агонии отчаяния, которую память шептала мне. Шептала. По другую сторону улицы в кафе один из фокусников гала-галла показывал свои штуки, доставая цыплят из карманов туристов. Он их показывал уже лет двадцать. Но сейчас я видел не его, а Триника. Голос его гремел в моих ушах через пространство двадцати лет: «Я хочу знать, что моя дочь умерла». Я повернулся к Папаяни.