Я отложил загадку в сторону и удалил ее, насколько мог, из своих мыслей. Прошли месяцы. Однажды у меня зазвонил телефон. Говорил Папаяни: один человек, но не Хассан Бу Али, с зеленым тюрбаном паломников, вернувшихся из Мекки, зашел за хронометром. Не могу ли я поскорее прийти? Я отправился туда с возможной скоростью, но когда я прибыл в лавку Папаяни, там никого не было, а хронометр «Калобара» в его оправе из красного дерева стоял на прилавке.
Папаяни начал всячески извиняться и оправдываться. Он рассказал следующее:
– Араб, но не Хассан Бу Али, а человек в зеленом тюрбане, вошел, оглядываясь направо и налево, как деревенский житель, впервые попавший в город. Он спросил часы, дал мне квитанцию и вынул деньги. Я прошел к телефону – он тут в углу – и вызвал вас в контору. Я сказал: «Пусть мистер Вудьер сейчас приедет». Через плечо я заметил какое-то движение, и когда я обернулся, моего араба больше не было.
– Вы напугали его, – сказал я.
– Его все пугало! – ответил Папаяни, пожимая плечами.
Мне оставалось только надеяться, что теперь Имам придет сам за своим хронометром, а не будет посылать слугу. Однако он не разрешил мою загадку. Через два дня наемная коляска, сопровождаемая скороходом, остановилась у моих дверей. Конторщик поднялся ко мне в комнату с поручением от скорохода: не могу ли принять одну даму.
– Разумеется, – сказал я; и по честности – я не знаю, что побудило меня спросить, есть ли у этого скорохода зеленый тюрбан.
– Да, – сказал мой конторщик, и в ту же минуту я оказался у окна. Внизу стояла коляска, а в ней сидела египетская дама, так завуалированная и закутанная в такое количество одежд, что самый опытный знаток не мог бы различить – костлявая она или пухлая, толстая или тонкая, молодая или старая.
– Пускай она лучше поднимется, – сказал я.
Как только она вошла в комнату, она сказала по-арабски, очень тихим голосом, что хотела бы поговорить со мной наедине. Я поклонился и сказал по-английски своему конторщику:
– Принесите стул для дамы и уходите.
Легкий вздох, еле заметное движение закутанной женщины дали мне повод начать. Как только мы остались одни, я сказал по-английски:
– Так вы были в спасательной шлюпке «Калобара».
Она сидела совсем неподвижно. Я сообразил, что она не слышала своего родного языка в течение двадцати лет, и что как старательно она ни готовилась к возможности его вдруг услышать, знакомые звуки ее поразили.