Орлет сжала губы и почувствовала, как напряглось ее тело. Нехорошо напряглось – замыкаясь в броню. Адамов тоже это почувствовал. Пауза увеличивалась, превращаясь из шутки в опасность. Митхун Анисович разжал руки, и Орлет вытекла из его объятий ледяной талой водой. Окружавшие их гримеры, костюмеры, администраторы сразу же перестали галдеть, и в этом возникшем беззвучном коконе уже почти осязаемо между этими взрослыми деревьями, этими бескрайними степями выросла стена. Адамов с недоумением попятился. Сшиб сзади стоящий стул, потеряв равновесие, резко качнулся в сторону, но в последнюю секунду удержался, найдя точку опоры и расправив плечи, вновь вырос над миром непобедимой, надменной скалой.
На лице его мелькнула и пропала неуловимая усмешка, готовая стать снисходительной улыбкой, тело вернулось в свое прежнее, но внутри что-то дрогнуло, и он, нелепо подпрыгнув на месте, вдруг начал пританцовывать, потирать руки, напевая себе под нос:
– Ну, где там мое место старта? Где там мое место? Всё, всё, всё. К катапультированию готов. Всегда готов! Ну, давайте, давайте, обеспечьте мне эталонный полет.
И бочком, бочком, посылая многообещающие взгляды молодым ассистенткам, баржа под названием «Митхун Анисович Адамов» отошла от берега. Орлет смотрела вслед удаляющейся спине лидера корпорации, и незнакомой казалась ей эта спина. Чужой и незнакомой.
Недолго думая, резко развернувшись на каблуках, Орлет села туда, где минуту назад прихорашивался Митхун. Смазливый фриковатый гример всплеснул руками и засуетился над разноцветными коробочками.
– Верни-ка мне лицо, моя радость, – сказала Орлет, не глядя на него.
– На чем будем делать акцент? Глаза? Губы? – разрумянившись от волнения, спросил парень.
– На неузнаваемости.
Несколькими часами позже, когда над Тенерифе раскрылся звездный зонт и принес с собой глубину и понимание растворившегося дня, в зале для приемов старинного особняка Пуэрто-де-ла-Крус темпераментно вышагивал, оттеняя свое дыхание дымом, Митхун Анисович Адамов. Он совсем не походил на утреннего, расквашенного и помятого. Пружинистая походка, клокочущая, нервная энергия с трудом умещались даже в этот сумасшедший ритм, выбранный им для трансляции себя миру. Он то и дело останавливался возле зеркал в массивных золотых рамах, с напряжением вглядываясь в свое отражение. Приглаживал волосы, одергивал рубаху, стряхивал несуществующие пылинки. Ему было тесно. Тесно и в комнате, и в себе. Доктор уверял Орлет, что Адамов проспит до завтрашнего утра. Его привезли сюда сразу же после выступления. Изолировав от людей и в первую очередь от себя. Доктор влил в него хорошую дозу снотворного, а Орлет осталась с ним в качестве сиделки. Обложившись коммуникаторами, она продолжала руководить презентацией, когда услышала шум на втором этаже, а затем и грохот хлопнувшей двери.