– Давай, снимай меня первую.
Мэри снова заклацала затвором камеры. Ее лицо при этом выражало охотничий азарт. Кадры должны были получиться потрясающие. Никогда еще Леднев не видел женщин, над которыми бы так беспощадно поработало время. Впалые щеки, беззубые рты, высохшие тела… При этом никакой патологии. Может, во времена Ломброзо у преступниц были другие лица? Где петлистые уши, западающие подбородки, искривленные или приплюснутые носы, низкие лбы, сильно развитая нижняя челюсть и выдающиеся скулы? А вот той блондинке с высоким лбом и лучистыми глазами хоть сейчас в Государственную думу – депутаткой.
– Кто она? За что сидит? – спросил он.
– Мошенница, – ответила Жмакова. – У всех мошенниц располагающая внешность.
– А эта кто? Что с ней? – спросил Леднев, показывая на женщину с трясущейся головой.
– Как вам сказать? – замялась Жмакова. – Давно это было. Кто-то обидел ее. И она решила отомстить – перерезала себе сухожилие.
– Чтобы отомстить другим, перезала себя? – удивился Леднев.
Жмакова снисходительно посмотрела на него.
– У женщин-преступниц совсем другая психология, чем у преступников-мужчин. Во многом прямо противоположная. Работать с ними гораздо сложнее, скажу я вам. Как по минному полю ходишь. Не знаешь, когда и где рванет.
Добавила после короткой паузы:
– Женщина разрушается быстро, зато живет в неволе долго. Намного дольше, чем мужчина. Маня, подойти сюда! – сказала она сердитой арестантке.
Та подошла к решетке.
– Маня, ты сколько уже сидишь?
– Елы-палы, начальница, а ты будто не знаешь! – обиженно ответила старуха. – Сорок пять лет без выхода.
– Маня у нас рекордсменка, – гордо произнесла Жмакова. – Может быть, даже чемпионка мира. Скоро у Мани конец срока, и пойдет она у нас домой.
– Никуда я не пойду, – сказала старуха. – Снова сделаю преступление. Куда мне идти? В бомжихи? В подвале жить? Нет уж, лучше я здесь доскриплю. Жить – так на воле, умирать – так в доме, а дом мой, начальница, здесь.
Леднев перевел для Мэри:
– Эта старуха говорит, что ей не нужна свобода. Здесь ее дом, где она провела сорок пять лет, здесь она и умрет.
Мэри несколько раз сфотографировала Маню и сказала шепотом:
– Майк, я хочу поснимать эту женщину отдельно и поговорить с ней.
Жмакова отнеслась к этой просьбе спокойно.
– Маня была у нас когда-то первой красавицей на зоне, – сказала она с гордостью.