Окончательно в этом убедился, когда он за ужином неожиданно произнёс: «Есе плохо» и ушёл говорить с ней по телефону. Каково же было моё удивление, когда я услышал её рёв, доносящийся из динамика телефона Загира. Я поражался, наблюдая какой он, приезжает спокойный, после их совместных работ над документами. Его обычное состояние злость и раздражения даже по мелочам.
Доволен, мой брат бывал редко. С появлением этой девушки всё изменилось.
Загир изменился! Теперь, не я его, а он меня тормозит и просит, успокоится.
Когда выяснилось, что наш проект слили, я сразу подумал на Есению. Только её мы практически не знали. Все остальные работали со мной не один год и, в каждом я был уверен. Загир, принял в штыки мои обвинения в адрес девчонки, мы впервые так сильно поссорились.
А когда он мне позвонил сегодня днём и сам лично сказал, что это она! Первое, что я испытал, невероятную злость.
Как не крути, мне самому было неприятно думать о том, что это сделала Есения.
К тому же, как только я понял, что теперь у меня развязаны руки и я могу творить с ней всё, что мне вздумается, – вот тут, даже стало похрен на потерю нескольких лямов зелени. Не этот так другой проект. Проигрываю я крайне редко, но случается. Всё же у меня серьёзные конкуренты в строительном бизнесе.
Я даже не стал слушать доклад Расула, своего безопасника, который принес мне свежие данные, по сотрудникам имеющие, какой-либо доступ к проекту комплекса.
Сейчас мы подъезжаем к частной клинике моего хорошего знакомого, который не раз меня выручал. На часах уже четыре утра, но несмотря на это, нас у главного входа встречает главврач клиники, и помимо него и двух санитаров, ещё три врача.
Я позвонил Данилу сразу, как Есения потеряла сознания и то, что она за час двадцать не приходила в себя ни разу, меня дико волнует. Кажется, я не испытывал такого чувства со времён юности. Да точно, в пятнадцать, когда родители попали, в авиакатастрофу.
Они возвращались в Москву, мы с братом остались на Кавказе, хотя тоже должны были лететь, это прабабушка слёзно просила меня с Загиром остаться, ей было девяносто семь лет. Отец велел нам, задержатся до конца недели несмотря на то, что нужно было на учёбу. Это было в первый и единственный раз, на моей памяти, когда отец кому-то, в чём-то уступил.