– Нет, ну ты посмотри на неё, – растерянно обратилась к сыну свекровь.
Если бы она заговорила ласковым и просящим тоном, Ксюшина уверенность в правильности решения, может быть, и поколебалась бы. Но резкий и безапелляционный тон вызывал в ней глухое сопротивление, и она твёрдо решила не уступать.
– Извините, мне надо идти, – стараясь не глядеть на свекровь, Ксюша поднялась из-за стола и вышла в коридор, тихонько прикрыв за собой дверь на кухню. Последнее, что она услышала было:
– Только и хорошего от твоей женитьбы – двухкомнатная квартира в центре, что досталась этой пигалице по наследству от бабки…
Да, конечно, свекровь радуется квартире, а то, что Ксения как декабристка, уехала с её сыном в Улан-Удэ – это не считается. Гриша с головой ушёл в проблемы молодого офицера космических войск, а ей хотелось жить совсем другой – яркой, эмоциональной жизнью. Хорошо, что поступила в Восточно-Сибирский институт на вокальный факультет, хоть не потеряла время зря…
А бабушке за квартиру отдельное спасибо. Ксения помнила бабулю очень хорошо – всегда подтянутая, немного строгая и скупая на ласки. Но под внешней сдержанностью пряталась душевная чуткость, от которой не могло утаиться настроение внучки. Бабушка Маша сначала ничего не говорила про мужа, но когда Ксения всё-таки попросила сказать своё мнение, скупо обронила:
– Разные вы очень. Ты потянешь в одну сторону, он в другую.
Тогда Ксюша не поверила, а сейчас видела, бабушка опять оказалась права. И почему так бывает – кажется, что взрослые ничего не понимают в современной жизни, и можно их не слушать, а потом… как говорится – чем становишься старше, тем умнее кажутся родители.
И всё-таки в глубине души Ксюша была благодарна всемогущей свекрови, которая добилась перевода любимого сыночка в Петербург. Теперь можно попробовать устроиться солисткой в Михайловский театр, который казался островком счастья. Там бьёт ключом яркая творческая жизнь, которая так контрастировала с блекло-серыми буднями. Театр был её мечтой, её смыслом жизни. Именно туда Ксения сейчас и направлялась.
Михайловский театр бурлил, как перед премьерой. Только артисты в тёмном коридоре выглядели растерянно и нервно дёргались на каждый звук из большого зала, где сидела, как шёпотом передавали друг другу, "сама Образцова".