Враз вспомнились женины предостережения: и про тихие омуты, и про бесовщину, витающую над Царским Селом, и про возмездие за прегрешения… Яков дернулся что было силы, лягнул врага костистой пяткой. И – вырвался.
Взметая брызги и скользя по илистому дну, он в три прыжка достиг берега, выскочил как ужаленный и обернулся. Молодой утопленник стоял в воде по пояс, облепленный кружочками ряски, и грозил ему пальцем. Яков схватил валявшиеся в траве портки с рубахой и пустился прочь от берега.
По-лосиному раздувая бока, он добежал до проволочного заграждения. Лоскут на бедрах размотался, того и гляди свалится. Яков прихватил его рукой и принялся заталкивать мокрые ступни в штанины. Кое-как натянув портки, он взялся за рубаху, но ивняк закачался, и над ним всплыла лохматая голова утопленника. Яков бросил рубаху, прошмыгнул ужом под проволокой и, как был, с обнаженным мосластым торсом, припустил к своей хибаре.
Там он с порога повалился в ноги своей старухе, стал лепетать что-то невразумительное, каяться и биться лбом о половицы. Прасковья смотрела на него, как на сумасшедшего, и капала ему на макушку пахучее миро из склянки. А Яков, выговорившись, кинулся к божнице, вынул из-за нее все семейные сбережения, заботливо увязанные в кожаный кисет, и объявил, что завтра же надобно уезжать из Царского. Прасковья впала в ступор, гадая, радоваться ли ей исполнению заветного желания или причитать над мужем, который явно не в себе. Она достала из погреба бутыль самогона и робко подсунула Якову, как проверенное лекарство от нервов. Однако он самогон отринул, сказав, что рассудок нужен тверезый и вообще некогда рассиживаться. Пусть жена укладывает скарб, а он пойдет искать покупателей.
Дела были устроены с курьерской быстротой: дом и скотина проданы, вещи собраны, и вскоре под непонимающими взглядами знакомцев подвода увезла Якова с Прасковьей из Царского Села. Куда они делись, где осели и как сложилась их дальнейшая судьба, история умалчивает. В нашем скромном повествовании их присутствие больше не требуется.
Глава I,
в которой Вадиму Арсеньеву выпадает дальняя дорога по казенной надобности
Ровно через двадцать три года после описанных выше событий, в августе 1926-го, новенький шведский паровоз марки «Эш» волочил по рельсам на восток состав из пяти вагонов. Позади остались Москва, Пермь, Казань, а впереди, в розовой дымке, вырисовывались очертания Уральских гор. В вагонах размещалась вперемешку всякая всячина: книги, переданные из столицы для отдаленных изб-читален, школьные учебники, агитационные материалы, корреспонденция. Помимо прочего имелись мешки с ассигнациями в бронированных ящиках – зарплата для рабочих с заводов Каменного Пояса. Все это добро стерегли четверо красноармейцев, вооруженных винтовками и пулеметом «Шош». Они дремали в переднем вагоне, балагурили и нюхали табак (курить в поезде, по причине обилия бумажной продукции, строжайше возбранялось).