Лучше послушаем навигатор, куда он заведет:
Положим, знакомлюсь я с женщиной. Мы идем к ней, потому что сам я живу… Да неважно, как. И по дороге, я:
– Надо зайти в аптеку.
– Не надо.
– Нет, надо.
– Не надо… – И после короткой заминки: – Презервативы у меня есть. – Она сообщает это почти скороговоркой, приглушив голос до смущенного шепота.
– Да не презервативы, беруши.
– Беруши?! – Само собой, удивление: может, ослышалась?
– Ага, они самые.
– Для тебя? – Опять она, но теперь уже с нотками настороженности в голосе. Потому что в повседневных терках, может, и не обязательно, но уж когда ебешь женщину, изволь к ней прислушиваться. Этому меня еще мама научила. Мама моих детей, да и моя, если честно, тоже. Моя вторая мама, топкой тягучей ночью согласия родившая меня наново, как Диониса.
– Нет, для тебя. Ты не должна этого слышать.
– Что, что я не должна слышать? – Тут уж испуг, без вариантов. И мы никуда не идем.
Ну и ладно, у меня от женщин отбою нет. А что есть? Есть у меня в голове крупный отдел, работающий исключительно на воображение. Можно сказать, на оборонку от действительности. А при нем – элитное подразделение, отвечающее непосредственно за баб. Спецназ. Сплошь альфа-самцы. Одна беда – ветераны. Со дня первого набора никакой ротации. Им бы побухать, погрезить о былом, да искупаться в фонтане спермы.
Кстати, где моя провожатая? Мой навигатор по «Турандот».
Вот она! И вправду, ждет не дождется. Вытоптала каблучками едва заметную ложбинку в мраморе. А я заметил, заметил.
Не опутать ли её сетями изощренного флирта? «Право, красавица, ну что за холопский аватар – хостес? Всего лишь второй уровень после прохождения гардеробщика. И уж если жизнь – игра, а хоть бы и внутри компьютерной симуляции, не вознестись ли нам сразу на семнадцатый? Уровень владычицы морской. Обещаю экипировать вас убийственным артефактом – стариком. И каким стариком! С любой рыбой совладает. В порошок сотрет».
Или воздействовать еще тоньше, через изящные искусства? К примеру, с подчеркнуто наигранным неудовольствием попенять ей, что у статуи Посейдона, освящающего мудями входную группу их ресторана, хер недостаточно велик, теряется на их фоне: «А как ни верти, дорогуша, любую входную группу предпочтительней освящать хером. И чем он крупней, тем предпочтительней. Ну ты сама знаешь». И на контрапункте рассказать об одном примечательном скульптурном ансамбле, поразившем меня не так давно в поселке на Новой Риге: «Аполлон на педикюре». Моложавый олимпиец с отрешенным взором бесстыдно распахнул колени, опустив ноги в таз, гладкие, как после эпиляции. А вкруг него хлопочут речные нимфы или дриады, – черт их разберет, не подписано. Кто с кувшином, кто с полотенцем, кто с тактильным вниманием, – все при деле, все при нем. Кажется, он уже что-то сочиняет под их влиянием. Записать вот только не на чем, и рассовать, как фанты, некуда. Все мыслимые одежды он куда-то сдал, а гениталии завесил номерком. Фиговым листочком, податливым дуновенью сквозняка.