– Ладно, давайте расходиться, – невзрачным уже и потухшим голосом призвала соседей Светлана Александровна, – всё равно ничего здесь не выстоим.
– А давайте, я у вас посижу, – оживлённо предложила ей Мила, обнимая несчастную мать за плечи. – Чайку попьём. После такого всё равно не уснуть. Поверьте, всё будет хорошо. Времена теперь другие и за слова сейчас не сажают.
– Да, причём тут слова, Милочка, – взмолилась Светлана Александровна. – Это же власть, а она во все времена отличалась самодурством. Они не слова, они действия ему припишут, которых он не совершал. С подачи одного идиота другой принимает эту игру, входит в азарт, и попробуй, останови это бездушное безумие.
– Это точно. У них там рука руку моет, – недовольно причмокивая губами, вставила баба Паня, – Вы видели, он хоть и вдрызг пьяный, а вон как шустро нашёптывал своему архаровцу, что делать надо. Эх, заколотить бы его там досками, на этом втором этаже на веки вечные.
Потрясая в воздухе кулачком, она гневно посмотрела вверх на жмыховские окна и заметила, как в соседнем тёмном окне отпрянула от стекла и скрылась Маргарита Потёмкинакакаметила в соседнем тёмном ить. мает эту игру и входит в азарт, да так, и, заходя в подъезд, прибавил: – Надеюсь, про угрозу.
– Да, не тебя я заколачивать собираюсь, – вырвался у бабы Пани возглас похожий на извинение, и все догадались, в чей адрес это прозвучало.
Мила продолжала поглаживать плечи Светланы Александровны и напевным голосом, полным надежды сказала:
– Дорогая, мы же все здесь свидетели в защиту Максима. Правда?! – обратилась она к бабе Пане, потом перевела взгляд на Валентина и тот в небольшом смущении ответил:
– За Макса я даже президенту писать буду. Тем более, я за него голосовал. Мы найдём справедливость.
– Только не юному правителю пиши, а тому, что передышку взял, – посоветовала баба Паня.
– Спасибо вам всем за поддержку, – поблагодарила соседей Зиновьева. – Ведь, действительно, только на вас вся моя надежда.
Вчетвером они прошли в квартиру номер один и расположились в комнате, где без звука продолжал работать телевизор и горел тусклый свет ночника. Мила Алексеевна заварила по своему особому рецепту вкусный чай, и они пили его вприкуску с сушками и печеньем.
Если бы не тяжёлый с ноющей болью осадок, который остался в душе у каждого от возмутительного ареста Максима, такие соседские посиделки, наверное, можно было бы сравнить с какой-нибудь мифической ярмаркой душевности. Атмосфера в комнате была особенной. Даже без глотка чая по всему организму расплывалось тепло, которое не измерялось температурой, а оно просто являлось какой-то необходимостью, без которой, казалось, человеку трудно себя ощущать существом живым и полноценным. Не обессудьте, но мне не хочется утомлять вас, дорогой читатель, простыми диалогами и тихими фразами этой беседы; в целом, их легко можно себе представить. Расскажу об этом сжато и повествовательно.