Он нашел ее в тот день, когда не искал, а покупал мармелад из гуавы и высасывал воду из мешка со льдом, как уличный сорванец. Она потянулась за той же самой мармеладной пластиной, что приглянулась ему, а он, увидев ее, так опешил, что выронил ледяной мешок.
Она внимательно оглядела юношу. Торговец мармеладом, почуяв важность момента, скроил такую гримасу, словно его сейчас могло вырвать от переживаний за мальчишку.
Завьер откашлялся. Все, обращаясь к радетелю с просьбой взять их в ученики, говорили одно и то же: это было милостью богов.
– О радетельница, можно мне сесть рядом с вами?
Дез’ре положила пластину темного мармелада, взяла белую луковицу и понюхала торчащие корешки.
– Ммм, – с удовольствием протянула она, словно собиралась поцеловать луковицу.
– О боги, – заметил торговец мармеладом и стал энергично обмахиваться веером.
Завьер и подумать не мог, что у взрослой женщины могут быть такие гладкие руки и такие ласковые глаза, особенно у такой, как эта, которая пугала взрослых мужчин. Дез’ре откусила от луковицы большой кусок и стала его спокойно жевать. Завьер и торговец мармеладом поморщились. И Дез’ре бросила на Завьера такой взгляд, точно он был выброшенным на берег морским мусором.
– У меня есть все, что мне надо, мальчик. Тебя опередили.
Он развернулся, собравшись уйти. Его щеки пылали от смущения, мысленно он ругал себя. Ну что, полегчало? Или ты удивлен? Ему даже в голову не пришло, что у него ничего не выйдет. По крайней мере, пройти проверку. Ведь все это говорили. Он не верил тому, что все говорили. Но по крайней мере попробовать можно было?
Она крикнула вслед:
– А ты спроси меня еще раз.
Сердце бешено заколотилось.
– Что?
– Он еще и глухой, да? – И она подмигнула торговцу мармеладом, вовсю обмахивавшемуся веером.
Он не мог. Он и так дал ей все, что у него было. Но она ждала.
– Можно… мне сесть рядом с тобой?
– Ишь ты! Парень, да ты сам не понимаешь, о чем просишь!
«Ишь ты» – так говорили в старину. Этот возглас использовали, когда хотели похвалить, или поиздеваться, или прогнать, или проявить нежность, когда уговаривали малыша поесть или мужчину лечь в постель. Да она над ним насмехалась!
– Можно мне сесть рядом, радетельница?
Она хрумкала луковицей и смеялась ему в лицо.
Он снова развернулся от нее; ему захотелось писать и что-нибудь разбить.