– Да пошел куда подальше губернатор со своим обходом, – сказал Айо. – Можно все купить на рынке для обрядовой трапезы, и пусть люди тебя видят. Это самое главное. А потом пойдем домой. Что скажешь?
Он мог рассказать Айо, что Интиасар угрожал его дочери, а потом сбежать: залечь в свой гамак. Спрятаться в «Стихотворном древе» и сказать всем: «Отстаньте, отстаньте от меня!» И пусть его старший брат все сделает за него. Но от Айо можно было ожидать только одного: он побежит в баттизьенское высокогорье, перелезет через забор имения Интиасара – и потом его обвинят в убийстве.
– Я уже закрыл ресторан на два дня, – сказал он.
– Так открой его снова!
– Посетителей не будет.
– Пригласи кого-нибудь, Зав. Или ты боишься, они откажутся?
О, опять это беспокойное выражение на благодушном лице.
– Ты так вышел из себя, что чуть не дал по морде этому красноносому, когда тот пришел. А теперь ты что же, покорно пойдешь в обход?
Ему захотелось понюхать кончики пальцев, которые он вынул из мешочка, но это была дурацкая привычка мерзких едоков мотыльков, и сделай он так, все боги на свете подняли бы его на смех.
– Я передумал, дружище.
– Да я просто так сказал. Может, надо было тебе помочь. Я же тебя дразнил. Я…
– Я это сделаю, Айо! – Твердым, не терпящим возражений голосом.
Айо удивленно поднял брови.
– Ну, разумеется. – Он нагнул голову и раскинул руки в стороны. – О, радетель!
Завьер закатил глаза и поправил полупустую сумку на плече, ощутив, как внутри болтается записная книжка. Со стороны пляжа Карнейдж порывами дул бриз. Они услышали, как оркестр настраивается для исполнения очередной песни. Солисты подзадоривали друг друга, напевая вполголоса, а барабанщик позади них выбивал дробь – ту-дум-ту-дум.
Очень громко.
Айо им разочарован. И тут уж ничего не поделаешь. Опасность, исходящую от человека, способного угрожать ребенку, нельзя недооценивать.
Появилась стайка женщин с сумками и сковородками, прошла мимо. Завьер проследил за ними взглядом: высокие женщины с кудрями и косичками, выкрашенными во все цвета радуги, в бусах и браслетах, с точеными фигурками, похожие на изваяния. Одна водрузила на макушку старую птичью клетку, внутри которой довольно квохтала домашняя перепелка. Все были разной комплекции: кто-то расширялся от талии вниз наподобие бутылей, а кто-то, наоборот, расширялся кверху, и их объемистые груди колыхались над тонкими длинными ногами, как кроны баобабов.