дня ничего не замечал, Завьер. Ты торчал у себя на кухне. Ты ведь это понимаешь, правда?
– Я был занят.
– Но ведь все, кроме тебя, знали, что у нее есть мужчина. Ладно, никакой мужчина не признается себе в том, что его жена шалит на стороне, даже если он ее не любит, но она вернулась и сама тебе все рассказала. И чем же ты ей после этого обязан?
Он пытался выбрать из роя сумбурных мыслей в голове точные слова. Что он не знал, как все подружки его возненавидели или как ее отец умолял не выходить за него. Она рассказала ему об этом много лет спустя, не просто рассказала, а выкрикнула в лицо…
Айо качал головой.
– И пусть ее призрак является ее мужчине! Зачем тебе такая забота? Ты все еще не успокоился. Ведь так?
Завьер ощутил аромат мотылька в кармане, словно им пропиталось все тело и этот едкий запах перекрывал смрад крови в ведрах. У него слегка болела голова, волна боли началась в левой глазнице. Он присел на табуретку рядом с горкой коровьих и козьих зобных желез.
– Отнеси козу Му, прошу тебя, Айо.
– Ты должен объяснять это мне, брат. Хоть кому-то.
– Я тебя очень прошу.
Он отвернулся, услышал, как вздохнул Айо и вышел из палатки. Тронул записную книжку в сумке.
Он всю жизнь приносил ей одни печали.
* * *
Найя пропадала в течение двух недель. Ни взятки полицейским, ни циркулировавшие по острову слухи не давали ни намека на то, куда она делась. Он только дивился: как она ушла, так ни слуху ни духу – а она ведь была женой радетеля. Может быть, сбежала тайком на одном из торговых кораблей. Иногда местные так делали, но он не мог поверить, что она на это решилась.
И в один прекрасный день она вернулась, когда он, стоя в саду, думал о ней. Он смотрел на лягушек в пруду и на серых птиц в небе.
Услышав голос за спиной, он резко качнулся назад.
– Завьер!
Ни у одной живой души не было такого поэтичного голоса.
– Да!
– Это Найя!
– Да. – У него разболелась голова.
– Это же я.
– Знаю.
Молчание. Потом ее голос:
– Ты послал за мной полицию.
– Все хорошо?
Ему хотелось еще что-нибудь сказать, но он не смог.
– Нет.
Он привалился к истекавшему древесным соком стволу и стал глядеть на детишек, что играли на песке внизу под скалой. Он боялся обернуться. У него возникла нелепая мысль, что, если он обернется, она исчезнет. И в повисшей тишине он подумал, что именно так и случится.