Если совсем коротко, не знаю, как жить дальше. Все чаще подумываю, не познакомиться ли с отцом. Отец, каким я вижу его в телевизоре, производит впечатление человека, который знает все обо всем. Мечтаю получить от него дельный совет.
По выходным мама подрабатывает репетиторством. К ней приходит ученица. Я спускаюсь во двор. Вожусь с машиной. Подходит Гультяев.
– Привет, Ванёк!
За такое обращение хочется убить.
– Мы вчера с деревом поздоровались, – говорит Гультяев, у его «мерса» действительно вмятина на переднем бампере. – Выправишь?
– Это только в сервисе.
– А в Свидлов завтра не хочешь съездить?
Хитро так вопросы ставит, будто это не ему, а мне нужно. Я пожимаю плечами.
– Туда и обратно, – говорит Гультяев. – Не обижу.
Я соглашаюсь. После таких поездок он отваливает мне кучу бабок.
Узнав, что я еду в Свидлов, мама начинает выпытывать, чем мы там будем заниматься. Я говорю, что я всего лишь водила. А чем ребята заняты, не мое дело.
– Там живет моя бывшая подруга. Узнай, как она, – говорит мама.
– А чего сама не узнаешь? Чем она тебя обидела?
– Это я обидела, – говорит мама.
Я говорю, что мне нужно встретиться с отцом. Можно позвонить в фонд, где он работает или на телеканал, где обычно выступает.
– Скажи, что мне ничего от него не нужно. Просто поговорить.
Звонок в дверь, мама напрягается. Это Гусаков. Ему под пятьдесят. Он высокий, за метр восемьдесят, белобрысый, плотный изюмчик.
– Аннеточка, у меня к тебе разговорчик, – говорит он вкрадчиво. – Всего два слова. Ты должна войти в мое положение. Мне нужна ваша квартира. Я готов купить вам взамен квартиру в любом районе.
Мама не даёт ему договорить:
– Ты знаешь мой принцип. В Москве живут только те, кто живет в центре. Фактически ты предлагаешь мне уехать из Москвы. Это смешно. Я не могу войти в твое положение.
Гусаков ушел.
– Приспичило ему! – со слезами на глазах возмущается мама. – Сделай себе хуже, но войди в его положение. Прощелыга!
Я сочувствую маме, но не понимаю ее принципа. Наоборот надо бежать из центра на окраину или даже в ближнее Подмосковье, где меньше людей и больше свежего воздуха.
– Наташка не должна понять, что это я интересуюсь, – говорит мне на прощанье мама. Клава
Надежда Егоровна готовится к процессу. Надевает судейскую мантию. Как обычно, я помогаю ей. А у самой руки дрожат.