Но у него был конкурент. Самый громкий источник музыки вне дома. Большой городской оркестр, которым руководил скрипач Лантух, задававший неповторимый тон городской жизни. Летом этот оркестрик играл в выходные дни в городском саду, вскрывая консервным ножом память тех, кому хоть раз довелось его услышать. На большой фанерной доске, установленной на палке перед входом в сад, углем по белой крашеной поверхности было написано:
«Сегодня для вас играет Лантухъ».
Просто и коротко. С твердым знаком. Без пояснений.
А чего пояснять? Лантух был уважаемым человеком в городе, хорошим знакомым дяди Самуила, который поставлял ему свои музыкальные сочинения, как наркотики или продажных женщин, и консультировал по поводу исполнения того или иного сложного фрагмента.
Кому еще, кроме Лантуха, это могло быть интересно?
Безумный оркестр да дядин граммофон были главными звуковыми хищниками в детстве Исаака – во всяком случае, по воспоминаниям брата Бориса. С нашей точки зрения, это были дрожжи, питательная среда для мелодий будущего.
Кстати, один из таких оркестриков обессмертил доктор Чехов во втором акте «Вишневого сада». Они играли для Раневской за кулисами. Эти чудаковатые музыкальные «коллективы» были довольно распространенной забавой у южнорусских помещиков. В скучные зимние месяцы музыканты безвылазно сидели по домам, подрабатывая, как кому повезет, в основном учителями для состоятельной еврейской «знати», а летом попадали в русскую литературу, гастролируя по дачным усадьбам русских, украинских и польских помещиков. С определенным гешефтом для себя. Кстати, по поводу гешефта – патефон, гитара, мандолина, гармоника, сотни пластинок. Дядя не отказывал себе ни в каких музыкальных новинках. Если перевести все это в деньги, свободные деньги, получится совсем неплохо. Но это я так, к слову о бедности Дунаевских до революции.
Чего желать больше? Профессионализма или бессознательного прорыва в сферы, где знание заканчивалось? (Не знаю.) Дело не ограничивалось только фактами.
Розалия Исааковна, по всей видимости, из всех крепких оснований нашего земного мира выбрала в качестве фундамента самый нематериальный, но, может быть, более крепкий, чем бетон – фундамент веры. Вера ее, если вслушиваться в воспоминания сыновей, была невероятна сильна.
Я читал десятки поэтических объяснений талмудических истин и могу пофантазировать, как любящий дядя мог увлекать любимого племянника проснуться среди ночи и пойти в синагогу.