Я хотел посмотреть гробницу царя Давида. Но как туда попасть?
– Кто-нибудь говорит по-русски? – спросил я на все четыре стороны.
– А что вам надо? – ответили сразу с четырех сторон. И подробно и путано объяснили мне дорогу.
Конечно, я заблудился. Надо было снова спросить. Но улицы были пусты, и только по стене надо мной трудолюбиво семенила вереница замыленных японцев.
Японцы, куда не надо, не пойдут! – решил я, протискиваясь в неизвестную мне дверь. И попал в гробницу царя Давида!
Японцы оказались земляками – корейцами из Казахстана. Русскоязычный гид в лицах изображал кровавую схватку с Голиафом. Корейцы цокали языками, качали головами…
И, конечно, я, настырный, вмешался в обедню:
– А откуда известно, что это могила именно царя Давида?
– Откуда, откуда… – гид растер меня взглядом по стене. – Все знают! И деды наши знали!.. И прадеды!.. Три тысячи лет знали!
Ну, подумал я, твои-то деды знали, кто лежит в Мавзолее…
– А ты высокомерен! – произнес кто-то за спиной.
Я оглянулся – голос показался мне знакомым. Ну, конечно, это был он, все в том же балахоне и с тюрбаном на голове.
– Мошох-мехалей! – продолжал пророк. – Ты ходишь по этой земле, как посторонний! И мысли твои заражены насмешкой, как яблоко червоточиной. А ведь это они должны смотреть на тебя с высоты своей Земли – Земли Завета! Ты еще так далек от Тшувы!
– Далась тебе эта Тшува! – не выдержал я. – Я прилетел сюда не вспоминать грехи и не каяться!
– Петь и плясать, как царь Давид?
– Встретиться с родными и повидать страну!
– Да… Что тебе еще остается?
Что он ко мне пристал, думал я. Не хочу я копаться в себе! Не хочу вытаскивать на свет слабости, вспоминать которые стыдно и больно!..
– Вспоминай! Вспоминай! – настаивал пророк, растворяясь в толпе экскурсантов.
День словно потемнел. Исчезло настроение праздника, которое не оставляло меня с момента прилета. Вместо этого в голове снова зашелестели давно закрытые и как будто накрепко забытые страницы…
…Лишь только ветер затеплится синий,
Лишь только звезды блеснут в вышине,
Начинается час Ефросиний
(Может Галей, а может Аксиний),
На Можайку выходят оне.
И колышутся смутные тени
Юных спутников пламенных дев.
На асфальт преклоняют колени
И поют, от любви одурев:
«Я сегодня всю химию, Люся,
О тебе думал, глядя в окно
Думал, встречи с тобой не дождусь я