«Одеться бы…» Но одежды не было видно, как он ни вертелся. Нда, не выходить же к завтраку вот так! Однако, подумав, он удивился своей стеснительности, кого стесняться-то, уж не Ирочку ли? Тоже мне.
На стене, слева от двери, висело зеркало. Большое, хорошее. Он подумал, что такую штуку в бою не встретишь, ни к чему она там. Вот-вот забудешь, как рожа твоя выглядит! Да, сильно он изменился. Не то что бы не узнать, глаза голубые, среднего роста, брюнет, нос прямой, но… Фигура стала угловатой, жилистой, плечи стали шире, форма черепа теперь напоминала боксерскую грушу, которую бог знает сколько лет колотили крепкие кулаки. Но хуже всего – глаза. Они не глядели, они целились в него, словно через видоискатель системы наведения. Он ухмыльнулся и минутку-другую с удовольствием потратил на кривляние перед зеркалом. Глаза вновь заискрились, налились жизнью – не особый шик, но уж опять-таки чем богаты…
Позади раздались шаги. Черт, когда он прекратит эти судорожные вздрагивания?!!
– Ты… ты будешь завтракать?
Он тут же метнулся в Ирочкину сторону, схватил ее в охапку и принялся кружить по комнате.
– Ты!.. самая!.. красивая!.. – а она улыбалась, будто всю жизнь ждала этого момента игривой дурашливости.
Нет это выше ее сил. Терпи, дура, терпи! Он ни в чем не виноват, виноваты вы, виновата ты!!! Она снова и снова растягивала губы в улыбке, а они вновь и вновь, сволочи, сжимались в болезненную гримасу. Но она принималась за дело снова.
Ирочка смеялась, зарываясь лицом в его шевелюру, затем затихла, обмякла на его руках, расстегивая свободной рукой пуговицы на груди. С тихим шелестом ткань халатика скользнула вниз. Пахнуло божественным запахом молодой теплой женской кожи.
– Если ты хочешь… мы это еще раз сделаем.
Он был отнюдь не против. Когда все кончилось, выяснилось, что завтрак подгорел. И вот они, еще не отдышавшись, принялись бегать по кухне с дымящими сковородками и полотенцами, а затем был заново приготовленный завтрак. Он восхищенно смотрел на нее, сидящую в одной его рубашке за столом, всматривался в знакомые движения и не мог наглядеться, даже не ел толком.
Она почти не изменилась, по крайней мере, не так сильно, как он. В миру люди живут в покое, и время не оставляет на них такого отпечатка, как в бою. Он видел все тот же изгиб кисти, локти и плечи двигались все так же грациозно, как в тот вечер, когда они познакомились. Черт побери, как же давно это было, еще до его боя.