– Пупсик, я, блин, не нахожу себе места! – взирала женщина на мужчину потерянными глазами.
У Секача тоже в душе бушевала тревога, но кадровик искусно замаскировал ее нескрываемой бравадой:
– Не волнуйся, Куколка, у нас все под контролем!
– Я стану подполковником? – прищурилась Тимченко.
– Конечно, Куколка! – улыбнулся полковник широко.
– И я получу должность комбата? – хихикнула гостья.
Кадровик кинул на женщину испытывающий взгляд. У него давно уже складывалось впечатление, что эта Тимченко не способна была реально оценивать все происходящее.
В свое время он создал под нее должность, где априори не предполагалось никакой ответственности. Работа не бей лежащего. Живи и радуйся. Наслаждайся беззаботностью. Но нет, не понимая того, что ее ждет на новой должности, упорно рвется засунуть голову в петлю. Он-то ей никогда не откроется, что попросту решил ловко избавиться от нее. Надоела до нервической зевоты. Холодная, циничная, стервозная баба.
А тут и повод хороший подвернулся и от набившей оскомину бабенки мирно избавиться, и мину замедленного действия подложить под новый проект создания женского батальона в военном институте. В том, что недалекая Тимченко всю работу завалит прямо на корню, он нисколько не сомневался.
– Считай, Куколка, что должность в твоих руках! – заверил свою любовницу коварный демон.
– Вот я им, блин, всем тогда покажу! – сгорала Тимченко от снедающего ее жаркого нетерпения.
Ей уже представлялось, как она выйдет перед строем, красивая, надменная, с презрительной улыбочкой на губах. И все перед нею начнут щенячьи заискивать и пресмыкаться, раболепствовать, искать ее милости и расположения.
– А я их всех к ногтю! – кипела она яростью.
Покусывая от переживаемого волнения губки, гостья скинула с себя курточку, расстегнула одну пуговку, следом вторую-третью.
– Мне надо снять напряжение! – выдохнула она с жаром. – Давай, мы по-быстрому сделаем это!
Мужские руки жадно коснулись обнаженной женской груди, чувственно сжали упругую плоть, вдруг остановились.
– Извини, моя Куколка, не сейчас! – отразилась на лице Секача борьба бушующих внутри него противоречивых стихий.
Одни чувства требовали немедленной разрядки, благо женщина сама предлагала ему себя. Другие силы благоразумно удерживали его от вполне логичного в данной ситуации поступка, ибо на этот день у него уже были намечены совершенно иные планы.