Надиного мнения особо не спрашивали, да ей и самой не особо хотелось вникать в ситуацию. Иногда, за нечастым семейным столом, могла зайти об этом речь, но все равно в итоге все съезжало на тему маминого самочувствия и страшной нагрузки, которую она несет из-за необходимости обеспечить младшей дочери будущее. Мама добавляла, что не получилось сделать из старшей дочери достойного профессионала, хоть она и пахала, как известно кто, так пусть хоть младшая станет хорошим специалистом.
Надя давно научилась относиться ко всему, сказанному мамой спокойно, нейтрально и поверхностно, поскольку любая реакция лишь только разжигала мамину словесную активность и давало ей повод для смещения акцентов на себя. Что бы ни было сказано, все возбуждало маму к сокрушениям о несбывшихся надеждах, которые никто не оправдал, о ее адских трудах, о вьючных лошадях, о других лошадях, загнанных, которых пристреливают и к подобным опостылевшим клеше, которых можно было избежать только молчанием. Лишнего шума Наде не хотелось. Да и все это давно перестало иметь для Нади значение. Ей самой казалось, что она смотрит на мать как будто с крыши соседнего дома. Надя была за взаимопомощь и мир в семье, но в пределах политкорректности, целесообразности и необходимости. Папа тоже научился взаимодействовать с наименьшими потерями. Он мог высказать свое мнение, но потом просто соглашался. Так что, было понятно, что Верка, в итоге, пойдет в финансовый ВУЗ.
Младшая сестра упорхнула по своим делам, и Надя осталась одна, наедине с мыслями о вчерашнем. Почему именно под новый год, или сразу после него с ней всегда какие-то катаклизмы? Что за критическая точка такая? Вот, интересно, произойдет еще что-нибудь катастрофическое за эти пару недель? И тут она вспомнила о глазах! Сердце почему-то забилось чуть быстрее и все остальные мысли, вращающиеся в сознании Нади растворились как облако пара. Ей вдруг захотелось пройти через эту ситуацию еще раз, правда без боли. Просто оказаться там и попытаться понять еще раз, что ее так зацепило в этом хирурге, да еще в такой обстановке. Надя за год привыкла к мысли, что она ни в кого не влюблена, ни о ком не грезит, ни к кому ее не тянет и никто ее не волнует. Кроме Андрея, при мыслях о котором начинало щемить в сердце. Ей было одиноко одной. Даже порой страшно. Но здравый смысл ей говорил, что это грезы ради грез, что это тоска по прошлой любви, что это не любовь, а одиночество, что ситуация бесперспективная и давно пора ее отпустить. Тем более, если бы кто-то спросил рациональную часть Нади, хотела бы она пройти через такие отношения еще раз, она бы уверенно сказала, что нет. Эмоциональная часть, конечно, поскуливала тихонечко, частенько пропуская удары, выстреливающие из воспоминаний, но Надя привыкла и к этому.