Мы сделали для них все, что смогли, хотя и не очень много: сорвали со стоявших в углу столов скатерти и соорудили тампоны для ран. Вторая девушка лежала в проходе, свернувшись калачиком, продолжая истерически всхлипывать. Кроме них, в зале оставалась пожилая женщина, которую сбили с ног в панике; она была без сознания, но в общем целая и на вид невредимая. Потом я поднял с пола паренька, выпавшего из своего инвалидного кресла, и усадил поудобнее, на что он благодарно кивнул.
– Посмотрите, что с другой пострадавшей, – бросил Роулинс.
Одной рукой он продолжал осторожно прижимать жгут из скатерти в ране на животе у юноши, другой сорвал с пояса рацию и поднес к губам. Когда Роулинс включил ее, рация хрипела и завывала от помех, но все же ему удалось вызвать «скорую».
Я направился к плачущей девушке, маленькой брюнетке, одетой примерно так же, как Молли. Она была в синяках, и, судя по тому, как она лежала на полу, любое движение причиняло ей боль. Я подошел к ней и осторожно ощупал плечо.
– Не шевелитесь, – мягко произнес я. – Кажется, у вас сломана ключица. Я знаю, это чертовски больно, но пройдет.
– Больно, больно, больно-больно-больно, – всхлипывала она.
Я осторожно сжал ей руку, и она откликнулась отчаянным пожатием.
– Все с вами будет хорошо, – заверил я ее.
– Только не оставляйте меня, – всхлипнула она, продолжая цепляться за мою руку. – Не уходите.
– Все в порядке, – сказал я. – Я здесь.
– Что это, черт подери, было? – спросил Роулинс, задыхаясь. Он лихорадочно оглядывался по сторонам. – Это же был Жнец. Гребаный Жнец из «Пригородной резни». Что за псих нарядился Жнецом и принялся… – Лицо его скривилось, словно его вот-вот стошнит. – Что это было?
– Роулинс, – произнес я резко, чтобы привлечь его внимание.
Его испуганный взгляд метнулся ко мне.
– Вызовите Мёрфи, – сказал я.
Секунду-другую он смотрел сквозь меня, потом очнулся:
– По этому делу я обязан звонить начальству. Ему и решать.
– Как знаете, – сказал я. – Но Мёрфи и ее ребята могут с этим хоть как-то разобраться. А ваше начальство – вряд ли. – Я кивнул в сторону трупа. – И мы ведь здесь не в бирюльки играем.
Роулинс посмотрел на меня. Затем на мертвого юношу. Потом кивнул и снова поднес к губам рацию.
– Больно, – всхлипнула девушка сдавленным от муки голосом. – Больно, больно, больно.