Сильнее прочих привлекала внимание фотография крепкого старика лет семидесяти пяти. Ах, какая борода! Уникальная, попробуйте найти такую же! Чистое серебро. Борода главы истинной викторианской семьи. Она потоками струилась вниз от изящно выгнутых ноздрей и крупных мочек, вскипала пеной на щеках и волнами сталкивалась у подбородка, рождая кипящую стремнину, в какой не выжил бы ни один корабль. Старый красавец, гордо вскинув голову, выпятил ее, мол, полюбуйтесь!
– Мой дорогой старик-отец, – произнес мистер Ланкастер, и по его задумчивому тону я понял, что Борода уже отдал Богу душу. – Ему еще не было и шестнадцати, когда он обогнул мыс Горн и побывал севернее Алеутских островов, у самой кромки ледяного панциря. В твоем, Кристофер, возрасте, – в голосе мистера Ланкастера послышался легкий упрек, – он ходил вторым помощником на сингапурском судне по Китайским морям. Когда корабль мотали тайфуны, отец в своей каюте переводил Ксенофонта. Это он научил меня всему, что я знаю.
Обед подали холодным: черный хлеб, твердый голландский сыр и нарезку из колбас разнообразных видов: ядовито-розовую, с душком, с целыми кусками хряща и напоминавшую старый церковный витраж.
Не успели мы приступить к трапезе, как мистер Ланкастер предупредил, что не приемлет послеобеденных сиест:
– Когда я руководил представительством компании в Вальпараисо, заместитель постоянно твердил мне: «Последуй примеру остальных и вздремни». На что я ему отвечал: «Пока испанец дрыхнет, белый человек его обкрадывает».
Все ясно: типичный реакционер. Он явно хотел меня перевоспитать и свято верил в то, что я полон романтических и либеральных представлений, которые нуждаются в противовесе. Тут мистер Ланкастер был прав и ошибался одновременно. В моей голове и правда ютились недоразвитые и неоперившиеся либеральные взгляды, однако, пытаясь запугать меня жесткой дисциплиной, мистер Ланкастер просчитался. Вызвать мой страх могло потворство, а так я воспринял его предупреждение как нечто само собой разумеющееся, скучное и крайне типичное для него.
Мне показалось, что мистер Ланкастер видел себя выше правых и левых и целиком полагался на непогрешимость личного опыта и мудрости, будучи утомленным собственным всезнанием. А еще он ставил себя выше литературы. Сказал, что вечерами плотничает в небольшой мастерской в дальней части квартиры – «лишь бы не читать».