– Хорошо, – выдохнул он.
Я нахмурилась, не понимая, что он имеет виду. В это время голос из пустоты продолжал вещать у меня над ухом.
– Смертные, такая скука! – презрительно протянул он. – Вытащите её.
Замки клетки загремели. Я ринулась в дальний угол темницы, стараясь убежать от незримых последователей. А я-то думала, он один. Невидимые руки схватили меня. Холодные тела сжали с обеих сторон. Острые невидимые ногти впились мне в щеки, удерживая голову на месте. Другие незримые руки удерживали мои руки. Я дергалась, брыкалась, но все было тщетно. Мои ругательства лишь вызывали смех у владельца жуткого голоса и огня. В это время мой юный домовой бился о прутья, кричал, пытался меня спасти, глупенький. Да как вообще можно спастись от того, чего не видишь? И от того, во что не веришь?
– Да пошли вы! – выпалила я залп ругательств, пытаясь высмотреть в пустоте обидчиков.
Но затихла на миг, когда жгучая жидкость залила глаза и половину лица. Тут я уже взревела от адского жжения, не обращая внимания на крики Вани и смех невидимых мучителей.
Откуда мне было знать, что это ещё цветочки, и настоящие кошмары ждут меня впереди.
Глаза слезились.
В носу свербело.
А мне было обидно.
Обижать женщин нынче не в моде. Мы же не в годы крепостного права живём, в конце-то концов! Нынче женщина имеет право на все. Нет, не так.
На В-С-Ё!
Но здесь, в этом вонючем подземелье, не в курсе феминистского движения. Мы что, зря таскаем штаны и кофты-балахоны, когда парни щеголяют в обтягивающих лосинах? Напрасно вкалываем на трех работах, чтобы доказать мужчинам, что мы можем всё и ни от кого не зависимы? Подумаешь, межпозвоночная грыжа уже вылезла, обратно не заправить. А парням что? У них прическа, не дай боже, растреплется!
Но тут, видимо, все по-другому. Про феминизм? Не, не слышал.
Да, кстати, запашисто здесь. Вонь феноменальная и…
Интригующая.
Честно слово, пока я лежала, связанная по рукам и ногам, балдела, и меня одновременно тошнило от странного мускусного запаха, что окутывал сладкими болотными феромонами. Жуть да странность!
А пока моё несчастное зрение прояснялось, я думала не о том, за что так меня наказывают, а насколько сильно сдрябнет моя картошка под открытым солнцем.
Проморгавшись, я наконец рассмотрела сияющий, видимо, кварцем потолок подземелья. Острые грани камней переливались в источнике искусственного тёплого света и словно насмехались надо мной. Последний год был тяжёлым, и меня вряд ли чем теперь удивишь. Не потому, что я суперначитанный препод (ага, только я не профессор физики. По секрету скажу, я в ней ни бум-бум, и мне кажется это крайне сложной наукой), а потому что не осталось во мне такого, что еще может удивиться чему-то. Всё выжжено. И нет пути назад.