– От зубов отскакивает.
– На следующей неделе проверю.
Мальчики синхронно скривились, вывалили языки.
– Вас накормить?
– Не, спасибо.
– Спасибо, мам.
Лариса Сергеевна затворила за собой.
– Ну вот зачем она напомнила? – поник Паша.
Лето пролетело, как и полагается лету – метеором, пулей. До конца каникул оставалось шесть дней. Здравствуй, школа, засиженные мухами парты, бесконечные уроки.
– Ого! – это Руд заприметил обновку, рыжую куклу, сидящую на диване под постером Green Day. У куклы было злобное, иссеченное швами личико и пластиковый нож в кармашке джинсового комбинезона. – Чаки!
– Лимитированная серия, – гордо сказал Паша.
Руд тискал куклу-убийцу, та пищала: «Я славный парень! Славный парень с тесаком!»
– Офигеть! На русском говорит! Где взял?
– Батя заходил.
– О… – Руд кивнул понимающе. – Общался с ним?
– Ну так… парой слов перебросились.
– А с негритяночкой как?
Негритяночка – это племянница бабы Тамары, приезжающая откуда-то из Пскова. Чернокожей она не была, прозвище мальчики дали ей из-за загара. Хотя теперь Руд был загорелее.
– В процессе, – преувеличил Паша.
– Ну ясно. Порнушку смотришь? – Руд ринулся к столу, шлепнул по клавиатуре. Майерс растормозился и ткнул медсестру в кипящую ванну.
– Сиквел «Хеллоуина».
– Сиквелы – отстой. – Руд с Чаки в обнимку плюхнулся на диван.
– А «Крестный отец»? Вторая часть лучше.
– Не видел.
– «Лепрекон»…
– Это – да. Уорвик Дэвис… А я по дороге к тебе встретил нашего лепрекона.
– Курлыка?
– А кого же!
Погоняло Курлык намертво приклеилось к тишайшему Ване Курловичу. Ваню Паша всегда жалел и звал при случае в гости или на футбол. Мамка Вани закладывала за воротник, однажды Паша видел ее, в нижнем белье разгуливающую по улицам. Курлык жил у деда, который работал в школе слесарем и электриком в одном лице. Дед, Игнатьич, тоже пил.
Курловичу пришлось несладко. Горшинские гопники мутузили его чаще прочих.
– Курлык сказал, школу затопило. Вроде канашку прорвало.
– Кто-нибудь утонул?
– Ага. Костров. В дерьме.
Они смеялись, а ветер проникал в форточку, принося запахи полыни, гудрона, умирающего лета.
– Ты не поверишь, – сказал Руд, – но я хочу в школу.
– Перегрелся?
– Не, серьезно. Всех мудаков отправили в ПТУ. Ни Рязана больше, ни Желудя. На класс – пятнадцать калек, из них девять – девчонки. Вон даже Ахметова, старая «бэ», на пенсию ушла.