Болото, скажете вы. И не ошибетесь.
Болото.
И тут такой подарок жизни. Такие страсти на склоне лет. Я о возрасте театра. А вы о чём подумали? Хотя, если быть честными до конца, климактерически дышащая прима в роли невинной Джульетты кого угодно может довести до инсульта, не дотянув до антракта.
Я лишь отчасти груба и бестактна. Конечно, Элеонора была вершиной этого айсберга под названием «театр». Она всегда была до умопомрачения величественной особой, трогательной, ранимой и непревзойдённой никем и ни при каких обстоятельствах. Вот и сейчас она держала удар, как стойкий оловянный солдатик, тая в пламени собственных амбиций от чужих капризов.
Как такое может быть?
Премьера – и не она главная героиня?
А как же талант?
Опыт?
Имя, наконец!
Но…
Как в такой ситуации ни рыпайся, а финал один.
Без театра Элеонора не видела своей жизни и не понимала ее, не ощущала ее и не осознавала себя как женщину, как личность. Погоревав и поплакав, она всё же согласилась на роль няньки Кармен.
Вот отсюда, с этого самого места, всему, что бы я ни писала, просто верьте на слово. Так как глубже копать в суть сценария не хочу, да и вам не советую.
А чего вы ждали?
Если вы разбудили зимой спящего медведя, то молить его о пощаде – глупость великая.
Так и творчество, что постоянно находилось в поиске нового и вдруг нашло.
Посторонитесь, мелкочленные!!!
Гений творит!!!!
– Детка, ты, как всегда, была на высоте, – Вельмонт смог позволить себе это трогательное «детка» только после того, как увидел всепрощающую улыбку маленькой девочки на губах престарелой няньки Кармен при открытии волшебной коробочки ярко-красного цвета.
И пока эта девочка молчала, широко открыв глаза, а заодно и ротик, он продолжал:
– Детка, вся публика смотрела только на тебя. Ты же знаешь, публика тебя боготворит и ходит только на твои спектакли. Если бы на афишах не было твоего имени, никто бы и не пришел…
– Заткнись, Аркадий, – тихо прошипела Элеонора. – Ты мешаешь мне думать.
И, облизав перстень язычком, она причмокнула от удовольствия, как будто он имел вкус. И этот вкус уж точно был горьким.
Аркадий!
Не грубое «Вельмонт».
А Аркадий!
Только Эля могла так ласково произнести: «Аркадий»!
Так нежно!
Так благородно!
Так…
– Аркадий, заткнись еще раз! Ты слишком громко молчишь. Настолько громко, что я не слышу своих мыслей, – холодно сказала она и добавила: – Хорошо. Будь по-твоему. Я удостою сборище никчемных актеришек и режиссёров своим присутствием. Но затем ты сопроводишь меня домой лично, и тогда, когда я того потребую.