Встав на противоположной стороне улицы, Фьор засунул руки в карманы пальто, глядя на пожар и хаос вокруг горящего дома: люди беспорядочно носились, бестолково суетились, махали руками, кричали и совершали прочие бесполезные действия. Воя сирен пока не было слышно; значит, пожарным позвонили совсем недавно, и они еще не успели выехать. Зато отчетливо слышались крики, несущиеся из горящих квартир, и они почти заглушали зов, который все так же четко различал Фьор.
В глубине окон то и дело мелькали фигуры людей, пытающихся вырваться из плена огня, пробиться к спасительным проемам, но пламя горело слишком мощно, и они оставались в плену пожара. Из окна второго этажа с диким мявом выскочила кошка, успешно приземлилась на траву и прыснула прочь. Ей повезло куда больше, чем хозяевам; Фьор видел там, в глубине, человека, пытающегося прикинуть, как бы и ему пробраться к окну, а в руках у него был какой-то крупный сверток. Из слоев ткани вдруг появилась маленькая ручка, и Фьор с шумом втянул в себя воздух. Это не сверток. Это ребенок.
Фьор точно знал, что этого делать нельзя. Чего он не знал, так это того, откуда пришло решение. Но оно пришло – и у Фьора будто не осталось другого выбора. Он на миг прикрыл глаза, а когда открыл, внимательный наблюдатель мог бы заметить, что его зрачки стали мерцать серебристым светом. Но если таковой и был поблизости, то все его внимание наверняка обратилось на пожар; люди всегда с жадным любопытством следят за чужими трагедиями.
Снова взглянув на горящий дом – на этот раз мерцающими серебристыми глазами, Фьор отчетливо увидел смешных обезьянок на детской распашонке и ярко-красную соску, зажатую в крошечном кулачке. Ну вот зачем он это увидел?
Все предупреждения Сола мигом промелькнули в голове Фьора, но для них было уже слишком поздно, пальцы жили своей жизнью, пальцами управлял не разум, а эмоции и душа, если она, конечно, оставалась у таких, как Фьор. Пальцы слегка прищелкнули, и между ними появился язычок пламени. И Фьор в который раз усмехнулся, оценивая жестокую иронию судьбы: то, что когда-то поломало ему жизнь, стало теперь ее неотъемлемой частью и главным условием его существования.
Фьор чуть прикрыл глаза и вообразил, что стоит на арене цирка – иначе не работало бы. Вот битком набитый зрительный зал, вот привычный полосатый купол над головой, вот свет софитов, направленный на него. А вот и ощущение знакомой энергии, той, которая возникала только во время представлений – и достигала пика к финалу номера. Слабая и неуверенная, энергия текла ручейком, постепенно набирая мощь, и вскоре заполнила Фьора до краев. И все исчезло – и горящий дом, и крики из окон, и красная соска, и улица, и весь город Верходновск. Остался только Фьор – и огонь.