Заикаться Витя начал в 37-м, когда ночью пришли нежданные «гости». Мать металась по дому, пытаясь собрать какие-то вещи в платок. Отец, в белой рубахе, стоял у кровати, бессильно уронив руки. Трое, в черных плащах, открывали шкафы и не глядя вышвыривали скудное содержимое на пол.
Затаившаяся за подушкой Томка удивлялась, зачем выкидывать, если ничего не ищут?
Проснувшийся от шума и света трехгодовалый Витя от испуга сначала громко заплакал, а потом тихонько заскулил, прижатый сестрой в угол кровати.
Последнее воспоминание об отце у Тамары было ярким:
отец, одетый в поношенную фуфайку и старые сапоги, уже в дверном пролете обернулся и долго прощально посмотрел на мать, стоящую растерянно посреди разбросанных вещей:
– Детей береги.
Мать метнулась к нему, протягивая собранный узелок. Но один из мужиков толкнул ее назад:
– Не надо этого. Не понадобится.
Хлопок дверей. Звериный вой матери, упавшей на пол, и тихий плач Витьки…
***
Прошло четыре года, как они жили втроем, а теперь и мать забрали на рытье окопов под блокадный Ленинград. Обещанные сроки возвращения давно прошли, а ее все не было. По сводкам ТАСС линия фронта двигалась все ближе к осажденному городу – женщины и подростки строили новые укрепления.