– Я что-то говорил о дожде32? – резко оборвал Краун и дернул шнур.
Театральные шторы на неимоверно огромном окне разъехались, открывая печальный пейзаж поместья. Перекопанное поле заполняло видимое пространство, упираясь в чернеющий горизонт. Словно задник дешевого вестерна. В нависших облаках на самой границе обзора клубились молнии. Перед особняком одиноко стояли три пугала с тыквенными головами, в колпаках и с вырезанными хэллоуинскими лицами. Ленни разглядел их при входе. На каждом висела табличка с инкриминируемые деяниями и заверенным судьей приговором. Казненные овощи – словно ответ Святой Троице. Простите, парни, никто не превратит вас в карету.
– Ты ведь в курсе, что смертная казнь в штате Дин отменена в 17-ом году?
– В 11-ом. Ты к чему?
– К тому, что ты не можешь приговорить никого к казни, даже пугало. Я имею в виду, конечно, вряд ли кто впишется за права овощей, но…
Он хотел сказать: если ты провернешь такой трюк на настоящем процессе, то… С Ала бы сталось.
– Я – федеральный судья! – вспылил Краун. – Я могу все, даже запретить восход солнца, ex officio33!
Так называемые судьи третьей статьи по праву гордились своим статусом. Они назначались президентом по представлению сенатора. И да, такой сенатор в мистическом кругу Альберта Крауна нашелся. Никто не пожелал бы узнать, где они встретились и в каких позах общались. Пацан из приюта многое отдал, чтобы писать чушь в ордерах и говорить непонятные слова.
Шилдс вроде бы хотел что-то добавить, но промолчал.
– Не кипятись, Ал, – Кравитц примирительно поднял руки. – Я просто говорю, просто говорю…
Лучше бы вызвал дождь, раз все можешь.
– Я спокоен.
Как бомба. Тик-ток, тик-ток. Долгие годы ты лежишь в земле, черная, недвижимая, мертвая. Тик-ток. Ждешь своего часа, чтобы взорваться.
На секунду Ленни почудилось, что он слышит проклятый часовой шкаф.
– Ты что, оставил Мистера Банга?!
– С этим блокнотом ты сойдешь за журналиста, – невпопад ответил судья.
– А?
– Все еще рисуешь?
– Иногда…
– Я сохранил твои картинки. Там, там… – он указал куда-то в потолок. Черные комнаты, проссанные доски, ветер. Череда образов на стенах, которыми он заполнял безнадежные дни. – Они напоминают, какими мы были… до всего.
Загнанными? Голодными? Злыми? Вот уж сокровенные моменты жизни.
– Зачем ты его купил?