Резко отвернувшись, я зашагал прочь. С трудом увернулся от засохшей ветки маслины, наступил в такое место, где водоросли прогнулись, и я промочил морской водой ногу, споткнулся о камень. За спиной услышал сдавленный девичий смех. И вновь ощутил раздражение, злость на себя.
Утро состояло из бесплодных съёмок. Ничего не удавалось. Отщёлкал несколько плёнок, но всё было не так. Жара стала несносной. Надо было идти назад.
Я вернулся верхним путём. Он был свободен. Сверху осторожно осмотрел скалку в море напротив наклонённой в её направлении маслины. Она пустовала.
Вздохнул с облегчением, хотя бы дорога обратно не принесет неожиданных встреч.
Но на тропинке наверх за золотистой скалкой меня, радостно улыбаясь, ждал Мюнгхаузен.
– Вижу – устал, пойдём, отдохнёшь у костра, – сказал он, счастливо пожимая мою руку. Трудно было придумать что-то более нелепое, чем «отдыхать у костра» в такую жару. Слова об усталости были придуманы для того, чтобы скорее отвязаться от него. Хотя, впрочем, я действительно был измотан. Как безвольная тряпка, пошёл с ним.
– Здесь сейчас много интересных людей, – лоснясь от гордости, сообщил мне Мюнгхаузен.
Первым интересным был Рома, возился на корточках над пламенем, я узнал его со спины. Меня передёрнуло.
Мозгов у Ромы было совсем немного, возможно, он недалеко ушёл от клинического идиотизма. Но не это вызывало отвращение. Он ловил чаек, самых крупных, которых местные называли «мартынами». Подманивал мясом мидий к нехитрым силкам, вроде лассо, зарытым в песок. Внезапно затягивал петли на их лапках, находясь метрах в пяти. Они громко кричали и бились, пытаясь вырваться и улететь. Он подтягивал их к себе и глушил толстой палкой, иногда промахиваясь и ударяя несколько раз. Иногда, сразу попадал и насмерть перебивал позвонок или разбивал голову. Иногда лишь оглушал, тогда затем сворачивал шею. Голыми руками. Примерно за год до этих событий я наблюдал всю картину. Не смог остановить его. Не смог уйти. Не убил его после всего. Смотрел всё до конца, потом так же тихо скрылся, он меня не заметил. Я видел ещё подростком, как волки поедают оленёнка живым. Как мать бросает слабого оленёнка, спасаясь сама.
Рома часто жарил чаек на костре, ел их и угощал всех желающих. Я отказывался наотрез. Вообще-то, я тогда не плохо относился к курице и индейке, перестал есть мясо совсем гораздо позже, уже в Австралии. Я сам ловил мидий, рапанов и рыбу, мне приходилась даже разделывать крупных рыбин, едва заглушив. Но я не мог представить себе – есть мясо диких зверей и птиц. Никогда не употреблял в пищу дичь. Хотя мой отец, при всей любви к парнокопытным, каждый вид знал на вкус, злился даже, что я отказываюсь их есть. Смеялся над моей ненавистью к чучелам. Охотники и егеря в моем детстве были нашими частыми спутниками, некоторые из экспедиций без их помощи не состоялись бы. Хотя многие из них были надежными товарищами, в основном прекрасно относились ко мне – ребенку, подростку, я чувствовал к охотникам и егерям тайную неприязнь. Но ни один из них не вызывал у меня такого отвращения, как Рома.