Церемонемейстер заранее водрузил печальный и пугающий череп на алтарь, освещаемый багровыми всполохами пламени, будто бы он должен был наблюдать за сакральным деланием вместо Великого Архитектора. В исконных традициях братства функции всепроникающего взгляда Творца заменяла глазастая дельта, вовремя переехавшая на разменный доллар. Но теперь разворачивалась принципиально иная история. Смерть вместо жизни и её главного Создателя.
Так жалобно смотрели пустые глазницы, словно безмолвно просящие о спасении, подумалось новичку, во мгле и шуме готовящегося к ритуалу посвящения. В них ещё мог теплится свет души, несчастной и лишённой свободы, но бездушные маньяки, играющиеся во взрослые игры с ночным маскарадом, не замечали искры и в живых. Им было плевать на душу, как на крест, в розе или на куполе церкви. Вместо того, чтобы возводить божий храм Соломона и искать краеугольный камень разрушают основания и скачут в пьяном угаре вокруг чужой головы, но никто из них почему-то не допускает, что в следующий раз их собственный отсечённый череп сменит прежний в зале церемоний, тайной вечери антихристов. Ведь все клятвы и проклятия мёртвых, отмщаясь рано или поздно, сбываются, как это было с королём Филиппом Красивым, папой Климентом и последним французским королём Людовиком XVI, окропившим своей кровью революционную плаху.
Из брезгливых мыслей неофита в непроницаемом чёрном одеянии вырвал звук гонга. Наступало время инициации. Породистый, атлетического телосложения, очень высокий и смуглый брюнет с ранним инеем в длинных волосах, легко сбросив палантин, вышел из тени и встал в центр зала. Глаза, как водится, были завязаны, но этот парень двигался уверенной пантерой в кромешной тьме. Как и положено, масонский новобранец был обнажен, но не выглядел униженно беззащитным под тяжестью сотен глаз дорого разодетых господ. Всё идеально сложённое тело его покрывали витиеватые татуировки, вроде скрижалей с вязью, узорными письменами на древних языках и многолучевыми звёздами. Словом, был посланной свыше книгой с семью печатями. Гул неодобрения прокатился по зрительской ложе – новичок должен быть чистым, пустым, как белый лист, который постепенно заполнится ими.
Недовольство также вызывала подвеска, напоминавшая розенкрейцерскую с хитро поблескивавшим глазом из дымчатого кварца на равностороннем белом кресте. Лица досточтимых братьев скрывались за масками, но таинственный мудрец мог распознать каждого из тех, кто завтра будет петь дурные песни, играть фальшивых героев кино или спорить о финансовом кризисе в телевизоре. Врать о ценности вашей жизни и необходимости ношении других противовирусных масок. Так было задолго до коронавируса, накрывшего весь земной шар и биржи волной от взмаха крыла летучей мыши. Лишь здесь вместе с телами заблаговременно обнажалась истина мировой кухни патрициев, чтобы завтра стать ложью на блюде плебса.