Поразительное управление эмоциями! Как внешне, так и внутренне. Харт нервно курит в сторонке.
– Прошу, – он открывает лэптоп и нажимает на пробел, выразительным взглядом требуя меня смотреть в экран. И я это делаю, чтоб меня! Смотрю и собственноручно засыпаю себе тонны соли на раны, которые ещё слишком свежи и глубоки. Болезненны. Непереносимы. Мучительны.
Я смотрю и вижу, как другой мужик наслаждается моей девочкой, бесповоротно осознавая, что так происходило каждую проклятую ночь, пока я упорно искал её, как влюблённый придурок.
Я искал. Он её трахал. А она наслаждалась. Точно так же, как делает это на видео, где целует его, обнимает, извивается под ним, позволяя Адаму придавить свою маленькую фигурку его крупным телом. Она разрешает себя трогать, кусать, ласкать, прикасаться там, где, мне казалось, только я могу прикасаться. Но эту ложь я придумал себе сам. Придумал, а затем безоговорочно поверил в неё, ни на секунду не подпуская к себе мысли, что Николина такая же, как все остальные её коллеги.
Такая же испорченная. Такая же беспринципная. Такая же продажная.
И эта агонизирующая в каждой клеточке тела правда будто заживо сдирает с меня кожу, разбивает на части, уничтожает всё живое и хорошее внутри меня.
Я шумно выдыхаю, сжимаю кулаки и уже готовлюсь нахрен закрыть глаза, чтобы прекратить наблюдать за их страстью в кровати приватной комнаты, но вместо этого лишь сильнее фокусирую взгляд на экране и подхожу к компьютеру вплотную.
Не для того, чтобы рассмотреть горячую сценку получше, а для того, чтобы убедиться, что мои глаза меня не обманывают.
Николина начала сопротивляться.
Её тело больше не поддаётся на мужские ласки, а брыкается так, словно от стаи гремучих змей пытается отбиться. Её лицо больше не выражает самозабвенную страсть, что была ещё минуту назад, а искажается гримасой настоящей паники. Её губы что-то кричат, Ники хочет вырваться, но Адам ей не позволяет: переворачивает с живота на спину, удерживает руки с ногами, напрягается всем телом, наклоняется к её лицу, целует, но тут же отрывается от губ, пачкая её шею и грудь каплями своей крови.
– Что это? – спрашиваю я, но не слышу ни своего голоса, ни ответа блондина.
Бурлящий в ушах гнев с изумлением оглушают, словно грохот орудийных выстрелов, когда вижу, с каким ужасом Ники смотрит на Харта, трясясь всем телом, точно до смерти напуганный зверёк.