– Она мне понравится не как еда.
Боги, ну зачем он о чём-то спрашивал-то!
– И да, неплохо бы нам перекусить. Вы ведь исправили свою ошибку, озаботились, чтобы у нас всегда было сырое мясо?
Свои слова дракон произнёс так выразительно, глядя на Николаса Брейтона, что этот самый Николас Брейтон вмиг понял – на крайний случай в качестве блюда сойдёт он сам. Человеческий облик сидящего напротив него существа был очень обманчив. Ничего человеческого в этом мерзком звере не было.
***
Да, для кого-то убивать так же легко, как откусить от бутерброда. А вот для кого-то нет. Создание вампиров серьёзно сказалось на самочувствии Людвига. Он ощущал себя тяжело больным. Его постоянно мутило, его мучал жар, а нутро наполнила апатия. Но дело было не в специфике ритуала. Будучи предрасположенным к тёмной магии, Людвиг Пламенный кармического ответа не получил и даже сил на обряд не перерасходовал. Могущества у него хватало в избытке.
Но его тошнило от самого себя. Его изводило то, что он смог сделать. Совесть мужчины не могло успокоить даже понимание, что он сотворил вампиров ради безопасности близких ему людей.
«Я убил их. Я убил чьих-то детей. И не просто убил, а превратил в вечных рабов, каждый миг существования которых наполнен болью! – пульсировало в нём изводящее его осознание. – Я, новый граф Даглицкий, беспощадный и хладнокровный убийца, вот я кто!».
И пусть вторая часть укоризны по мнению автора, а возможно и тебя, мой дорогой читатель, правдой никак не являлась, но каждый из нас испытывал муки самобичевания. Нет хуже наказания, чем мы назначаем себе сами. Поэтому Людвиг был измотан, разбит, подавлен. Он не мог находиться в собственном доме, так как там на него давили пустые комнаты. Он не смог войти в столь людный особняк отца, так как в каждом взгляде ему чудилось осуждение. Из-за этого для него оказалось невозможно общество Шарлотты. Даже его лучший друг Сириус ван Отто не удостоился более десяти минут беседы. Людвиг просто‑напросто позорно сбежал от всех! Ему было невыносимо слышать рациональные доводы, вот он и стоял нынче на коленях в Первом храме Двенадцати, а именно возле тела Людвига Верфайера Старшего. Ему казалось, что здесь его никто не побеспокоит, и до обеда это было действительно так.
– Людвиг, – подошла к нему Шарлотта. Её заплаканное лицо прикрывала плотная чёрная вуаль. – Я тоже скорблю Людвиг, но нельзя же так убиваться. Пойдём со мной, тебе нужно хотя бы поесть.