Взяв одного из херувимов, Голди погладила его по позолоченным волосам:
– Ты, я полагаю, не имела возможности выходить в свет из-за болезни мамы? Она долго болела?
Вопрос кузины отвлек меня от размышлений о декорах и вкусах.
– Нет, мама вовсе не болела. И покинула меня внезапно. Ее сердце…
– Да? Но, судя по ее письму, она предвидела свою кончину и готовилась к ней.
Я пришла в еще большее замешательство.
– Она написала тебе письмо?
– Не мне. Маме. А иначе как бы мы тебя нашли? Мама никогда о вас не упоминала.
А почему я ничего об этом не знала? Ни о родне. Ни о письме. Вопросы, терзавшие меня с того самого дня, когда я получила тетино приглашение, вернулись – вместе с уже знакомым приливом раздражения.
– Но почему? Почему они не говорили ничего друг о друге?
– Кто знает? – пожала плечами Голди.
– Ты не спрашивала?
– Нет.
– А моя мама в том письме написала что-нибудь об отце?
– О твоем отце? Нет, ни одного слова, – решительно заверила кузина и отвела взгляд в сторону. – Ладно, я тебя пока оставлю. Приводи себя в порядок.
Это была явная увертка. По опыту общения с матушкой я мгновенно различала желание собеседника сменить тему. Каким бы деликатным он ни был. Хотя… возможно, я повела себя чересчур напористо и показалась Голди излишне дотошной. Но мне так хотелось быстрее все выяснить! Шутка ли! Оказалось, у меня имелась родня! Одна сестра жила в Сан-Франциско, другая – в Нью-Йорке. Когда-то расстояние служило достаточно веским оправданием незнанию. Но теперь расстояние не имело значения. Поезд преодолевал его за несколько дней. Телеграф и вовсе – в мгновение ока. Раз матушка послала письмо, значит, она знала и о том, где проживала ее сестра, и о своем пошатнувшемся здоровье. Но почему она никогда не рассказывала мне о тете?
Как же все-таки много тайн! Тайн длиной в жизнь…
«Я дала твоему отцу обещание, Мэй, – сказала мне однажды матушка. – Какова же будет нам цена, если мы не сможем сдержать свои обещания? Отец не забудет о своем долге передо мной и тобой. Он был хорошим, благородным человеком».
Благородным? По отношению к кому благородным? Уж точно не по отношению к нам. И что за обещание дала ему матушка? Уж не из-за него ли мы влачили столь нищенское существование? Мама отказывалась отвечать на мои расспросы. Единственное, что мне удалось у нее выпытать, – это то, что отец был представителем нью-йоркской элиты, членом Клуба четырехсот под началом миссис Астор и непременно «