Если Мидас и замечает мое беспокойство, то ничего не говорит.
– Утром ты придешь в комнату для завтрака, пока мы будем трапезничать, – говорит он, и я киваю. – А сейчас возвращайся в свою комнату и отдохни, чтобы завтра выглядеть бодрой. Я отправлю за тобой, когда придет время.
Я склоняю голову.
– Да, мой царь.
Улыбнувшись напоследок, Мидас выходит из атриума, взмахнув мантией, а я оказываюсь одна. Атриум внезапно становится похожим на пещеру.
Я вздыхаю и смотрю на золотые прутья, которые огибают весь зал, и молча их ненавижу. Если бы только у меня хватило сил раздвинуть прутья и выскользнуть на волю. Дело даже не в том, что я бы убежала, потому что так бы никогда не поступила. Я знаю, как хорошо мне здесь. Но вот бы иметь возможность побродить в одиночестве по замку, пройти за Мидасом в его спальню… вот и вся свобода, что я жажду заполучить.
Просто ради забавы я хватаюсь за два прута и тяну изо всех сил.
– Давайте же, маленькие золоченые палки, – бормочу я, напрягая руки.
Надо признать, мне нечем похвастаться – мускулы у меня не сильно развиты. Стоило бы, наверное, воспользоваться предоставленным временем, чтобы поупражняться. Ведь не так уж я и занята. Я могла бы пробежаться от одного конца зала до другого, или вскарабкаться по перекладинам клетки и подтягиваться, или…
У меня вырывается смешок, и я опускаю руки. Мне скучно, но не настолько же. У того наложника с мускулами на животе, вероятно, больше мотивации.
Я смотрю через прутья на птичью клетку в отдалении, которая свисает с постамента. Внутри, на насесте, застыла птица из чистого золота. Если не ошибаюсь, раньше она была снежным воробьем. Грудка с белой отметиной под цвет снега, над которым она пролетала, расправив крылья против ледяного ветра. Теперь ее нежное оперение являет собой твердые металлические линии, крылья навсегда прижаты к ее маленькому тельцу, а из горла не доносится ни звука.
– Монетка, не смотри так, – говорю я ей. Она смотрит на меня немигающим взглядом.
– Я знаю, – вздохнув, произношу я. – Знаю, как важно Мидасу, чтобы я, как и ты, сидела в своей безопасной клетке, – говорю я, наклонив голову, а потом окидываю взором предметы роскоши в пределах досягаемости.
Еда, подушки, дорогая одежда. Большинство убило бы за такие сокровища, и это не просто фигура речи. Люди