И он, как всегда, ответил:
– Я рад вас видеть, мастер. Право, не стоило утруждаться, – и не удержался от шпильки: – Я поблагодарю магистра за заботу в следующем письме.
Она прошлась по комнате, оглядывая большое, полупустое помещение – нечто среднее между кабинетом и библиотекой. На стенах акварели – предпоследнее увлечение Мертвеца. Много шкафов с книгами, стол, стулья, узкий диван, пушистый ковёр на полу. И никакой кровати. Мертвецу она была без надобности, а читать он предпочитал, растянувшись на ковре. Мастер Игла раздраженно спросила:
– Твой брат-утешитель сказал, что ты подал документы в университет? Опять?
– А что мне ещё делать, мастер? – ответил Мертвец, с некрасивым удовольствием наблюдая, как она дернулась, услышав это обращение из его уст. – Стоять в углу и покрываться пылью?
Мастер подошла к окну, оперлась руками в перчатках о низкий подоконник.
– Здесь исполняют любые прихоти пациентов, это правда, – сквозь зубы ответила она. – Но большинство из них воевали, получили свои болезни не просто так, пострадали от…
– А я разве не пострадал? – удивился Мертвец. – Если бы не война, я родился бы нормальным.
Мастер не дала ему договорить, со всей силы ударила кулаком по подоконнику, так, что зазвенели стекла.
– Если бы не война, тебя, отродье, и вовсе бы не существовало, – она сорвалась на крик, и в крике этом были слышны злые слёзы.
В дверь тут же постучали.
– Войдите, – пригласил Мертвец.
На пороге стоял брат-утешитель, приставленный к Мертвецу, и растерянно улыбался. Он был молод и ревностно относился к своим обязанностям – утешал и развлекал Мертвеца и двух других своих подопечных, как мог.
– Мы не ругаемся, – уверил его Мертвец. – А если и так, я не сахарный – не растаю.
Брат-утешитель продолжал топтаться на пороге.
– Госпожа… мастер… – наконец промямлил он. – Можно вас на два слова?
Мастер Игла повернулась к нему, произнесла ледяным тоном:
– Что случилось?
Брат-утешитель разыграл целую пантомиму: слишком заметно подмигнул, скосил глаза в сторону Мертвеца и шепнул:
– Такие новости… не при нём. Я должен охранять его покой.
– Я всегда говорила, – поджала губы мастер, – что ставить всех здесь живущих в одинаково привилегированное положение – несусветная глупость. Но у магистра слишком доброе сердце. Говорите, что случилось. Он не сахарный – не растает.