Она подняла руки и пару раз ими взмахнула, точно крыльями. Одинокий прикроватный торшер, затопивший нас желто-оранжевым светом – цвета бархатцев, словно кинопроектор, перенес все ее движения на книжный шкаф, ставший преградой на пути к стене и изламывающий тени об полки в безобразные формы. Женщина посмотрела на их очертания и с тоской тихо констатировала:
– Эх, не те уже пальцы, не те кисти…
В подъезде раздался оглушающий грохот. Стук в металлическую дверь был такой неистовой силы, что, казалось, вибрация передалась всей каменной кладке. Мы молча переглянулись. Столь лирическое отступление было грубо прервано, вмиг перекрыв поток наших грез. Я дезориентировалась в пространстве собственных мыслей, застряв между фантазиями и действительностью. Евгения же, в отличие от меня, быстро сосредоточилась. Она опять подхватила разговор, постепенно повышая голос:
– Я никому об этом не рассказывала. Не с кем было поделиться своими мечтами, своими страхами… Однажды на паром, на котором переправлялся наш госпиталь, с неба упала бомба. Я спала в самой дальней каюте, и во время эвакуации меня там забыли. Обнаружилось это только тогда, когда медсестра, отвечающая за больных детей, пересчитала нас по головам. А судно уже тонуло! Меня спасли буквально в последние минуты… Я много лет боялась гула пролетающих самолетов. Я просыпалась от него по ночам, лежала и с замиранием сердца ждала, что сейчас бахнет… Когда я поселилась здесь, уже взрослая, я тут в магазине купила книгу, над которой ревела и по сей день реву. В ней описывается история одного мужчины, который в годы войны потерял семью. Он несколько лет разыскивал ее, но безуспешно – уже и надеяться перестал… Потом устроился работать в детский дом и там нашел своего сына. Забитого мальчика, над которым все издевались. Я на обложке этой книги написала: «Этих детей в детские дома определила война. А за что меня туда определила ты?». И почтой отправила ее матери. Угадай, что она мне ответила? Она, живущая в собственном доме, имеющая большое хозяйство: коров, которые поили ее молоком; курей, которые кормили ее яйцами! В то время как я моталась по всей стране с сотней сироток, как гастролер с труппой, укрываясь от бомбежек, и раз в сутки ела одну кашу! Она ответила: «Ты не знаешь, что такое голод! Ты не знаешь, что такое война! Поэтому не тебе мне что-то указывать!».