…Исполнив свой родовой долг, волчица возвращалась в людское жилище, окруженная любовью и откликаясь на ласковое имя Найда. Так и жила она двумя жизнями и двумя семьями, людской и волчьей, только вот находясь в одной семье, тосковала по другой.
Когда Вероника достигла совершеннолетия, Иван Прокопьевич рассказал ей историю гибели настоящих родителей и ее чудесного спасения благодаря той волчице, которая потом приходила в детский дом и оставила на воспитание «своей девочке» Найду. Узнав о своем происхождении и о том, что волчица-мать оказалась ее молочной кормилицей, Вероника долго не могла прийти в себя, замкнулась, стала нервной и неразговорчивой. В тонкой материи чувств она возвращалась в прошлое, видела себя брошенной на снегу и переживала заново те дни обречения на гибель.
И своих бедных родителей неподалеку, под кедром, видела она, когда омертвелый отец охранял ее, развернув побелевшее на морозе лицо с открытыми глазами в сторону обреченной доченьки. И матушку родимую, схоронившуюся от горя под снежным сугробом. Вероника снова ощутила себя сиротой, еще и дважды потерявшей родителей: тогда, в младенчестве, – настоящих, а потом, с наступлением совершеннолетия, – тех, кого считала настоящими.
Вот как бывает в детских домах с потерями родителей и их шаткими приобретениями…
Самой близкой из всех на свете ей стала Найда, молочная сестра. Нет, не зря мать-кормилица привела ей в подарок волчонка, оторвав от материнского сердца. Отец Иван говорил, что волчица заботилась о сохранении детеныша, но нет, никак нет, – мудрая волчица заботилась о вскормленной девочке, одарив ее сестрой. Маленькая Вероничка поняла это открывшимся высшим разумом, твердо заявив всем взрослым людям, что волчица принесла щенка ей в подарок.
«Так и содержат нас, приемных сестер-волчиц, сердобольные люди, дядя Ваня и тетя Марфа», – размышляла Вероника… и несколько горестных месяцев не могла отринуть навязчивые наваждения.
В такие минуты опечаленная девушка шла за утешением к Найде, в верности которой не сомневалась никогда. Вероника подходила к Найде и заводила с ней грустный разговор. Ласкала и гладила, перебирала пальцами густую жесткую шерсть, обнимала за шею, прижимая к себе верную и послушную подругу. А не то они подолгу смотрелись глазами в глаза, отыскивая игру чувств и настроений, оттенки любви и почитания.