– Тревога! Оружие к бою!
Тут же его голос был окончательно задушен автоматной очередью, сразившей командира на повал.
Артиллеристы легли на землю, кто где был, и стали бить из автоматов и винтовок по любой тени, что только замечали…
***
До начала операции оставалось пятнадцать минут.
Генерал Остроухов медленно расхаживал по штабу, дымя папиросой, тем самым стараясь скрыть своё волнение. Для него это была лишь операция – одна из многих с начала войны. Посылать людей на верную смерть стало для него чем-то обычным. В душе он корил себя за это, всегда стараясь придумать, как бы вообще избежать потерь, но… как ни старался – ничего не выходило. Всегда кто-нибудь, да погибал, а потому – ежедневные сводки с полей сражений стали рутиной, и он уже не волновался, когда слышал цифры потерь своих ребят. Хотя, с недавнего времени генерал стал более обеспокоенным, чем раньше. Всегда интересовался тридцать восьмой батареей. Офицеры понимали его – всё-таки родной человек служит, да ещё и молодой такой – всего лишь двадцать лет. И хотя, Остроухов никак не показывал своего волнения за сына, делая его лишь очередным своим солдатом, внутри он всё равно переживал за него, и всегда больше всего боялся услышать фразу: «Младший лейтенант Остроухов Семён Николаевич – погиб смертью храбрых…»
Из раздумий и волнений его вывел голос начальника штаба, который просил сержанта-связиста соединить его с «осиной» – таков был позывной тридцать восьмой батареи.
– «Осина», «осина», я – «тополь». Как слышите меня? Приём.
Эта же фраза повторилась ещё несколько раз, но, судя по всему, ответа не было.
– Что там? – спросил Остроухов.
– Тишина, товарищ комкор, – ответил полковник. – Не отвечают…
***
Расположение батареи было буквально завалено гильзами. Повсюду слышалась стрельба, раздавались отчаянные крики и, конечно же, отборный мат артиллеристов и Сидамонова.
– Товарищ лейтенант, – сказал Остроухов, заряжая в свой ППШ последний диск. – Нам через десять минут стрелять.
– Да знаю, твою ж мать! – выругался Сидамонов и дал короткую очередь, после которой раздался истошный крик. – Минус один!
Он посмотрел на Сеньку, у которого заметно дрожали руки.
– Что, молодой, боязно? – усмехнулся лейтенант.
– Ага, – чуть ли ни заикаясь ответил Остроухов.
– И мне страшно, а что ж поделать? Такая она война!