Одна из бывших пассий даже как-то сказала, что мой волк и я два сапога пара – бессердечные кобели, ни к кому никаких чувств. Может и права.
Вот и сижу, жду кого папочка, наш захудалый провинциальный «примарх*», сосватает мне в официальные жены и кого примет волк. А он, зараза, все воротит клыкастую морду.
– Рейнар!
– Чего ты хочешь?
В последние наши все менее дружественные встречи с отцом я орудую простыми вопросами.
– Не-ет, мать точно нагуляла тебя с каким-то шакалом. – бросает он привычное обвинение.
Стараюсь держать себя в руках. Ага, конечно, нагуляла. Поэтому у меня твои, батюшка, приметные карие с золотом глаза, один в один привычка хмурить лоб и торчащие так же уши. А еще я сильнейший волк стаи. Подкинули, точно.
Раньше отношения с отцом у нас были нормальными, но нам стало тесно. Нам мучительно тесно вдвоем в просторном, обставленном дорогой мебелью кабинете, тесно в огромной усадьбе клана, тесно в городе, тесно в мире… Все это не может длиться вечно, в стае не может быть два вожака, но я все тяну и тяну и наши волки злятся. Мы уже не можем поговорить, чтобы не поцапаться и выход тут один – поединок и смена власти. Преемственность поколений – так кажется говорят люди.
– Почему ты не на моем месте?
– Потому что не хочу. – встаю и собираюсь покинуть этот ненавистный кабинет.
– Я не отпускал тебя. – падают холодные тяжелые слова, и я скрипя зубами поворачиваюсь и сажусь обратно в кресло. Потому что он – Альфа. Пока это он. Пока я не докажу, наконец, кто тут главнее, сильнее, свирепее, но тогда нужно брать и ответственность за клан, лизать руки вампирским куклам из ближайшего гнезда, флиртовать с магами ради артефактов, заниматься этой проклятой человеческой дипломатией. А мне не хочется дипломатии. Мой волк свирепый и сильный. Он хочет власти, победы, булькающей за зубах вражьей крови и самку стонущую в экстазе, подставляющуюся, молящую взять ее. Такой вот невеликий у меня список желаний. И в нем нет скучных переговоров, затянутых на шее жабо и фальшивых улыбок.
– Боятся ответственности нормально в десять лет, в пятнадцать, но не в твои годы.
– Я не боюсь. Я не хочу. Это большая разница.
Отец усмехается себе под нос, снисходительно так, горько и у меня внутри загорается недобрый волчий рык. Эта улыбка как клеймо собственного несовершенства преследует всю жизнь.