–Твою мать, сегодня еще пара деток отцов не досчитаются…
– Хорошо тебе, …, тебя не было здесь в феврале, когда вроде перемирие, ан-нет, …, неожиданно по нам начали стрелять с этого холма. Пули лились как дождь, укрыться некуда, да и бежать тоже. Чтобы смотреть в сторону высоты, и то храбрость нужна была. А мы пытались еще ответный огонь открывать. Много наших в тот день полегло, … Ну, когда Захар,…, сигареты отправит?
Федор Лыков матерился автоматически, все время, иногда выбрасывал фразы, весь смысл которых был руганью. Чаще в третьем лице. Может кто-то под третьим лицом и подразумевает бога. Но не он. Своего бога он любил. В деревне он ходил в храм, с мамой еще ходил; она думала, боженька защитит от отцовских побоев и участь сына облегчит.
– Ты с утра покормил Муху? Она что-то плохо есть стала.
Напарник, как обычно, не отвечал. Он приехал ради денег, которых еще в глаза не видел, да и пожалел уже. Надеялся, быстро все это закончится, противник будет повержен, он вернется домой с деньгами, героем в красивой форме с медалями. А тут такое… Федор не понимал его досаду. Раньше у него напарником был мужик постарше, стихи иногда пописывал, но хоть не путался под ногами и сигареты не стрелял. Тот бой и для него оказался последним.
«Черт, опять вспомнил тот бой», – подумал Лыков. Бои он не любил вспоминать, понимал, что временами трусит, очень трусит, не по-пацански это.
– Охромов сачкует, в штаб переводится. Верно сказано: хочешь откосить от войны – стань офицером. Был как-то у нас вороватый поваренок, но ведь вкуснотищи всякие готовил, Охромов его все бил: мол, «бью не за то, что своровал, а за то, что попался» … Забыл спросить, че Нинка приготовит на обед. Каждый день одно и то же … Скучно жить, хочется праздника! – Лыков стоит и невозмутимо наблюдает за движением вокруг разведпункта. Он и не замечает, как к нему подходит напарник. Тот долго рассматривает дома в поселке, покинутые поля, дорогу и негромко, подчеркнуто про себя произносит:
– Красиво, конечно, лучше, чем у нас. Только не даем им сеять.
Еще немного, и Федор выйдет из себя: переждав мгновение и как следует выдохнув, он из кармана достает календарик с советским гербом и ловко крутит между пальцами:
– Даже не ради верховного воюем. Долго сидит, и мне этот застой надоел. Ради себя воюем. Если ты не хочешь, …, воевать за чужую родину, то за свою тоже не будешь. Как на колени всех поставим, вернемся домой. Баню дострою. С сауной. Может, и Нинку с собой заберу. Но это нескоро.