– У меня есть жених, – сказала Людмила, но тут же прикусила язык… Мало ли что. Вдруг её похититель пошлёт кого-нибудь из своих недвижимых за Русланом. Только сейчас она почувствовала запах, исходящий от этого гридника – мокрый, резкий. Будто он лежал в пруду лет десять, прежде чем её заточитель взял его к себе на службу.
– Теперь у Вас другой жених, – с пугающим нажимом предрекла няня. – Вам надобно отобедать с ним.
Где-то по коридору раздались шаги, и вскоре в дверь робко постучали.
– Это он? – воскликнула Людмила, зарываясь в пуховые подушки как можно глубже.
– Нет, – ответила няня, и на её устах мелькнула лёгкая улыбка. – Это мои помощницы. Я слышу их нежную поступь. Входите!
Дверь открылась, впустив трёх худеньких девиц – совсем молоденьких, с печальными лицами. Одна держала перед собой лазурный сарафан, другая – несла золотое ожерелье.
– Сейчас мы Вас украсим, – сказала няня.
– Я не хочу, – отмахнулась Людмила.
Девицы приблизились к кровати и поклонились.
– Выйди отсюда, – сказала няня, повернувшись к черноморскому гриднику, но тот даже бровью не повёл, вообще ничем не повёл, как будто к нему не обращались. – Выйди, я сказала! Барышне надо переодеться.
Ни шагу назад, ни единого движения. Воитель нёс вахту достойно, может, даже достойнее, чем от него требовалось.
– Ты хочешь, чтобы я хозяину нашему пожаловалась? Господин Черномор сказал мне, чтобы ты меня слушался! А не будешь… Я знаю, он сегодня не в духе.
Через несколько секунд он послушался. Развернувшись на месте, соблюдая всю неестественность и неживость своих движений, он прошёл к выходу, медленно шлёпая подошвами своих сапог, будто они были насквозь мокрые.
– Да, я не могу Вас заставить, барышня, – печально сказала няня, когда этот ходячий мертвяк закрыл дверь с той стороны. – И Вы можете отказаться… Но я вижу же, что Вы очень хорошая и добрая, потому прошу Вас надеть этот сарафан, взять ободок… Если я не смогу Вас убедить это сделать, мы будем наказаны.
– И как же вас накажут? – сердобольная Людмила испугалась ещё сильнее, но уже не за себя.
– Могут высечь, – призналась та, что принесла сарафан. – А сечь будет один из этих… Вы сами видели. Может засечь так, что памяти лишишься… Будет бить лихо!
– Ладно тебе! – махнул рукой няня. – Какие страсти говоришь.
– Хорошо, – сказала она наконец. – Пусть так.