Их разделяет стена из нескончаемого потока сосулечных капель.
– Нравятся герберы? – его глаза широко открыты, блестят.
Зубы – белые, точно фарфор – сверкают в глубине очаровательной улыбки, которую он сдерживает, и это делает его ещё более харизматичным. Низкий голос многогранен и бархатист, слегка вибрирует. Ресницы – пушистые, как у ребёнка – добавляют его взрослому лицу беззащитности. Но самое потрясающее всё же – улыбка. Она обескураживает, и Соня с удивлением для себя отмечает, что тоже начинает лыбиться всё шире и шире, причём это выходит само собой и так естественно, как бывает от жирного счастья, распирающего изнутри.
Мужчина пристально изучает её, слегка склонившись из-за разницы в росте:
– Позвольте, я куплю Вам цветок? – и он тыкает пальцем прямо в цыганский глаз, обрамлённый оранжевым оголовьем: – Этот подойдёт?
– Да, – неожиданно соглашается Соня.
Не, ну подумать только!
Одет он достаточно неказисто – в потёртые джинсы и свитерок, – и от самого исходит такой приятный, цветочный аромат… такой сладкий…
Соня с жадностью вдыхает арбузный запах весны вместе с источаемой смесью из дикого мёда и мускуса…
Бдымс! По носу ударяет оголтелая сосулечная капля.
– Ой, – дёргается Соня.
– Как Ваше имя? – спрашивает меж тем мужчина.
– Соня, – отвечает она, потирая нос.
– Давайте зайдём внутрь, Соня, – незнакомец, продолжая сдержанно улыбаться, грациозным жестом приглашает её войти в стеклянный аквариум, наполненный цветами. Он произносит её имя так мягко, словно боится помять.
Будто в наркотическом экстазе Соня заходит внутрь. Мужчина следует позади и, преисполненный радушием, обращается к угрюмой продавщице:
– Девушка… – и от этого его «девушка» в воздухе расплываются горячие флюиды. – Дайте нам герберу, пожалуйста.
Лицо продавщицы озаряется светом. Торопливо вымолвив «конечно», юркой лодочкой она выплывает из-за прилавка и, покачивая бёдрами, направляется к заветной вазе.
Соня в упор изучает свитер незнакомца и петельки на нём, сплетённые в незамысловатые косички. Невыразимо притягательный аромат, будто набирая силу, так призывно манит к себе, что она, зажмурившись, невольно тыкается носом мужчине в подмышку. Смущённо отпрянывает. Сама мысль о том, что какой-то запах может иметь такую власть, кажется нелепой, но сердце колотится так, что готово выпрыгнуть наружу от радости и, одновременно, дикого страха. Чуткая интуиция воет сиреной, и Соня в недоумении морщит лоб. В ушах шумит, ноги слабеют, словно бы она попала в цепкие руки опытного и безжалостного иллюзиониста. Так не может пахнуть человек, но он так пахнет, и она вдруг проникается отчётливой мыслью, что с этой самой минуты становится полностью и неоспоримо причастна только ему одному.