Музыка становилась громче и быстрее; наступил какой-то переломный момент, когда характер танца должен был измениться и перейти в более активную фазу. Замечательная в своей целенаправленности хореография Марины, успевшей за полминуты танца испепелить Лёшу призывными взглядами, обозначала этот переход вскидыванием рук вверх…
Внимание Лёши было уже сильно привлечено. Практически приватный по отношению к нему танец Марины совсем отвлёк его от игры на гитаре, и он смотрел только на сцену, а именно на колебания бёдер Марины, угадывавшихся под юбкой. Всякий мужчина в зале в тот момент желал бы, чтобы на Марине было поменьше одежды, а танец продолжался бы в том же духе. И коллективное желание неожиданным образом материализовалось. Резкое движение Марины создало критическое напряжение в области её талии; резинка, на которой держалась юбка, лопнула. Юбка упала вниз, – и руки Марины, именно в этот момент вскинутые вверх, никак не успели задержать её падение. Более того: Марина, смотревшая прямо перед собой, увлечённая танцем и соблазнением Лёши, откровенно говоря, не то что бы моментально заметила потерю существенной части своего наряда…
Все увидели Марину в исподнем, так сказать, «в свете рампы». Для советской школы – вернее, только становившейся пост-советской, – это было круто. Лёша первым изо всех нарочито громко засмеялся. Такова была кульминация вечера изысканной поэзии, прозы и песни.
Дальнейшее происходило как в убыстренной съёмке. Марина, подняв юбку с пола, за долю секунды испарилась из зала. За ней побежал с десяток её одноклассниц, в полной мере оценивших степень её личной трагедии. За дверью актового зала они окружили танцовщицу плотным заслоном, создав ей нечто вроде живой кабинки для переодевания, – а Марина билась в истерике от произошедшего общественного позора. Публика начала расходиться, и растерянная Галина Георгиевна этому не препятствовала…
Вот так полёт души, практически flash-dance Марины в прямом смысле оборвался вместе с парой ниток (видимо, швейным делом Марина владела хуже, чем хореографией). Лёша вплоть до выпускного вечера больше не воспринимал её персону в каком-либо ключе, кроме юмористического.
Первое мероприятие для духовного роста школьников от Галины Георгиевны стало и последним, – так как после Марининого дебюта у всякого старшеклассника при словах «литературный вечер» появлялась нездоровая ухмылка на лице.