Девушка била голубоглазого с расчетливостью боксера и не отреагировала, даже когда голова начала безжизненно мотаться из стороны в сторону. Ее тряхнула Марго:
– Оставь его! Я упустила главного!
Анна, задыхаясь, слезла с неподвижного тела, но не смогла встать на ноги.
– Когда он упал, ему поплохело, – объясняла Марго. – Я не выпускала его из виду. Думала, сердце. Но он притворялся! – Она высекла в прозрачном ночном воздухе искру. – Я добью эту гадину!
Анна наконец выпрямилась. Поджарого нигде не было видно. Марго взяла ее за руку:
– Идем. Сейчас здесь будет полиция.
Старуха окинула место побоища зорким взглядом.
Они добрались до квартиры. Анна села прямо на пол и тупым взглядом уставилась на дотлевающий в камине уголек.
– Наутро нас арестуют.
– Черта с два, девочка моя, черта с два. Камеры здесь не работают уже полтора года, я это точно знаю. А полиции не надо лишних разбирательств: два приезжих что-то не поделили. Один и убил другого. Да и черт с ними.
Девушка опустила голову и рассматривала разбитые в кровь руки. Словно морозной мозаикой, глаза заволокло влагой. Старушка медленно подошла к ней и взяла за подбородок:
– Важно другое.
Сквозь пелену слез Анна неотрывно смотрела на торжествующее строгое лицо Марго.
– Теперь ты готова.
– К чему?!
Вечером того же дня продрогшие женщины грелись у огня. Марго нравилось сидеть у настоящего камина. Два раза в год заказывали чистку. Приходил основательный пожилой мастер. Ловко прочищал трубу, возясь на крыше, – казалось, что в отверстие чихает огромный бродячий кот. Сыпались пожухлые листья и хлопья пахучей сажи. Потом он спускался в квартиру, вздыхал и чистил трубу уже изнутри. Камин не отапливал комнату как следует. И для тепла женщины кутались в два-три слоя одежды, дабы экономить на коммунальных расходах.
Густо намазав опухшие пальцы девушки пахучей мазью и забинтовав ладони, старушка долго смотрела на оранжевые язычки, уплетавшие уголь. Словно заручившись их молчаливым согласием, Марго начала рассказ:
– Мне пять лет. Я стою у окна и жду возвращения отца домой. Жили мы тогда не здесь, а в Роменвиле, среди зелени и цветов. Мама воспитывала меня, готовила к поступлению в школу, а папа работал. Возвращаясь с работы, он давал мне спелую грушу, гроздь винограда или красивое яблоко. Как они пахли! Сначала я долго вдыхала их и разглядывала: цвет, переливы оттенков, неровности на бочках. Зимой я оставалась без фруктов, ибо заработок отца был невелик.