Один остался на входе, второй двинулся внутрь:
– Что ты сделал с камерами? – потребовал он сурово.
Зверь молча выпрямился, всем видом показывая, что отвечать не собирается. А мне вдруг стало страшно.
– Что. Ты. С ними. Сделал?
Охранник чеканил требовательно каждое слово, приближаясь, а мне хотелось забиться под кровать, чтобы сбежать из эпицентра напряжения. Зверь вдруг скользнул между нами и тут же согнулся от резкого удара в живот.
Я вскрикнула:
– Что вы делаете?!
– Рот закрой! – рявкнули мне, и оборотню прилетело по лицу кулаком.
Он только головой мотнул, падая на колено, но тут же медленно выпрямился перед человеком:
– Я буду рвать тебя на части неспеша, когда доберусь, – оскалился он, и его хриплый голос заставил съежиться не только меня.
Ублюдок-охранник тоже дрогнул, выкатив глаза.
– Ты живешь тут еще только потому, что нужен этим ученым в качестве подопытного материала, – прошипел он.
– Курт, – позвал его второй, нервно перехватывая ствол ружья, – пошли. Наши завтра починят камеры.
Курт презрительно хмыкнул и развернулся к выходу. Когда двери с грохотом закрылись, зверь медленно сгорбился, тяжело выдохнув.
– Ложись, – подскочила я, не думая, и подхватила его под руку. – Давай…
Он, к счастью, повиновался, а я метнулась в ванную за мокрым полотенцем. Не лед, так хотя бы холодная вода немного поможет от стремительно наливавшейся гематомы на скуле.
– Спасибо, – тихо прохрипел, когда я залезла рядом и приложила полотенце к его лицу.
– Не за что, – глухо выдавила… и почувствовала, как по щекам покатились слезы.
Сдержать эмоции не удалось, и вскоре я уже полноценно рыдала. Он молчал. Лежал, положив руку поверх ушибленного живота, и будто пережидал мою истерику. Хотя откуда мне знать, что у него в мыслях?
– Как ты сюда попала? – вдруг спросил он.
– Мне позвонили из службы занятости, – я шмыгнула носом. – Платить обещали так хорошо, что я даже не задумалась.
– Так нужны деньги? – открыл он глаза.
– Думала поступать осенью в Смиртоне. Поэтому да, нужны… – Голос охрип.
Я вытерла слезы свободной рукой и обняла колени, ежась в комок.
– Сколько тебе лет?
– Двадцать два…
Он болезненно поморщился, тяжело вздыхая, и снова прикрыл глаза, а я пустилась рассматривать его вблизи. Спросить, сколько лет ему, не решалась. Но прежнего желания ничего о нем не знать уже не было.