– Побойся бога, Ракель! Разве можно так говорить о своей собственной дочери? Моника еще ребенок. Вырастет – и станет настоящей красавицей!
– Глупости, Алейна! Из некрасивых детей вырастают некрасивые взрослые! Тебе ясно, Моника? Ты должна смириться с тем, что привлекательной тебе никогда не быть! Тебе нужно быть чистоплотной, аккуратной, услужливой -тогда окружающие будут иметь с тобой дело. Ты поняла меня? Поняла, Моника?
Иметь дело – значит любить. А мне так отчаянно хочется, чтобы меня любили. Хотя бы на немножко хочется ощутить себя, как Виржини Фалардо – девочка из нашего класса, которая на День Святого Валентина получила рекордное количество валентинок, а еще конфеты в коробке в форме сердечка и симпатичного зайчонка, держащего в лапах розочку.
Я знаю, кто прислал ей мягкую игрушку – сама видела, как Пьер-Антуан Герен, мальчик из параллельного, волнуясь, вручал красиво завернутый сверток нашему школьному почтальону Любви.
По-моему, Виржини чем-то похожа на мою маму с того самого снимка, где ей одиннадцать и который жюри шоколадного конкурса предпочло всем другим. У Фалардо такое же милое кукольное личико, золотистые кудряшки и даже есть почти такое же небесно-голубое платье с белыми рюшами.
Виржини Фалардо красивая, поэтому она заслужила столько подарков и валентинок, а я – ни одной, даже самой крошечной. Сколько ни надеялась, сколько ни ждала, ни высматривала почтальонов Любви, втайне надеясь, что на этот раз один из них подойдет ко мне.
Маме виднее. Конечно, она права! Нужно быть послушной и неконфликтной, тихой и незаметной. И тогда, может быть, у меня есть шанс, что хоть кто-нибудь хоть когда-нибудь подарит мне валентинку.
– Да, мама… Я поняла, мама…
– Вы, верно, смеетесь надо мной, Ваше Высокопреосвященство, – прошептала я. – Посмотрите на меня – это абсолютно невозможно! Дайте это задание лучше Фелиции, она больше подходит…
– Я исповедовал ее. Не только ее, – оборвал кардинал. – И решение я принял. Тебе будет дано все необходимое, чтобы подготовиться. Твое сподручничество зачтется перед самими Каином и Лилит. В сердце – покаяние, в устах – исповедь, в поведении – смирение. Грех зависти отпускаю тебе.
Я открыла рот, чтобы проблеять нечто, похожее на возражения, но было уже поздно. Сочтя исповедь и разговор законченными, Коул Тернер отвернулся и, не оглядываясь, пошел по проходу прочь, оставив меня в капелле одну.