Маменька не дала запрятаться на диване между собою и Ольгой, и Евдокия сидела скраю. Справа от её локотника – незнакомый жених. Рассказывал об отъезде Государя в Варшаву, о каком-то венецианском господине Росси, который сделал уменьшенную копию Адмиралтейской части Петербурга с чьими-то домами, каналами, дворцом. А Евдокия не могла дождаться, когда он уедет. Как говорить с ним? Что отвечать? Слишком comme il faut! И поэтому так трудно. Будто и лицо её стало чужим, оттого что эти тёмные глаза его касались. И самой себя хотелось бояться… Не себя – невесты этого человека.
– Евдокия, Ольга, ступайте, – наконец, сказал папенька. Наконец!
Жених остался в гостиной с родителями и братом невесты.
– Моя дочь покамест дичится, – извинился Фёдор Николаевич. – Евдокия излишне чувствительна. Как мы деда похоронили, она будто окаменела. Но это пройдёт, забудется, когда вы привезёте её в Петербург.
– Евдокия Фёдоровна видит меня первый раз, – улыбнулся Дрёмин. – Как не понять её чувств?
– Вам следует видеться чаще…
– Мне жаль, но я должен завтра ехать. Отпуск мой и без того затянулся.
– Вы едете в Петербург, князь! – ожил Владимир. – Я готов составить вам компанию, если вы не против.
– Буду рад.
Евдокия вошла в свою спальню и остановилась перед большим зеркалом трюмо. Посмотрела на свои сжатые плечи под косынкой и напуганные глаза. Такой-то представить себя Петербургу?
«Нет, столичная дама не должна ходить с опущенной головой, – она выпрямилась и подняла подбородок. – Но лицо! У меня не такое выражение лица. Быть может, дело не в этом? Ежели меня одеть по-другому? Нет, не то… Движения… Они слишком свободны, а на людях – скованны. Как же я смогу выезжать в свет, ежели общества смущаюсь? Я могу спотыкнуться во время танца».
Увы, за зеркалом не пропадёт сказать правду… Ей никогда не измениться. Как ни бейся – Дрёминского аристократизма в ней не прибудет.
Что ж теперь? Ведь не то страшно. Потерять дедушку, Первино – а теперь ещё и родные места оставить! Заменить их чужим городом. Чужим князем Сергеем Павловичем. Евдокия села на кушетку и закрыла лицо руками.
– Миром Господу помо-олимся, – пропел из алтаря тихо-старческим голосом отец Илларион.
Фёдор Николаевич стоял в белом галстуке напротив Царских врат. Твёрдой рукой налагал на себя честный, прямой крест «во имя Отца и Сына, и Святаго Духа». Три нарядные гридеперлевые